– Загадки и музыка, Ирен, – напомнил он ей, – вот где ты подлинная царица.

Она взглянула на разномастные ключи, напоминавшие ожерелье.

– И там и там нужны ключи, – произнесла подруга, – но я не ожидала, что окажусь перед таким выбором. Мы дошли до цели – в результате моего острого ума и упорства Годфри. Родословная тут не причем. Загадки и музыка… Я посвящу себя им вне зависимости от того, куда меня приведет этот путь. Нельзя изменять самой себе. Думаю, именно такой урок я извлекла из истории, произошедшей со мной в Богемии.

Теперь к загадочным предметам из сундука Блэкджека Нортона, лежавшим на столе в музыкальной комнате, прибавился еще один – книга в старом табачного цвета переплете.

Кроме этой неброской книжки, выделявшейся разве что золотым тиснением на обложке и корешке, в банковской ячейке больше ничего не обнаружилось.

– Зачем, во имя всего святого, ему понадобилось прятать там именно это? – озадаченно спросил Годфри.

– Может, он был неравнодушен к романам твоей матери? Как-никак они принесли ему целое состояние, – предположила Ирен.

– Да нет, что ты. Он ненавидел их. Поверить не могу, что он решился купить один из них, не говоря уже о том, чтобы удосужиться его прочесть.

– А ты сам их читал?

– Я? – Годфри ошеломленно посмотрел на мою подругу. – Честно говоря, нет… Дело в том, что сначала я был слишком юн, чтобы читать книги подобного рода, а потом их перестали печатать… Как-то не сложилось…

– Однако у тебя есть ее книги?

– Думаю, да. Стоят где-то на полке.

Ирен наигранно подняла очи гор́е, уставившись на газовую люстру под потолком:

– Подумать только! И это родной сын! Так проходит мирская слава.

– Романы, которые она писала, были рассчитаны на женскую аудиторию, – сухо промолвил Годфри. – Да, я презирал отца за то, что он присвоил себе весь доход от их издания, но мне никогда и в голову не приходило прочесть хотя бы один из них. А после смерти матери чтение ее книг было не только лишено всякого смысла, но и вдобавок ввергло бы меня в грусть.

Ирен взвесила книгу на руке.

– Какая чудесная мысль – спрятать ключ к сокровищу в забытом всеми романе покойной писательницы, будучи уверенным в том, что ее сын и единственный наследник никогда не станет его читать.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, – промолвила я.

Годфри, устыженный упреками в сыновней непочтительности и снобизме, хранил молчание.

– Если Блэкджек Нортон ненавидел романы своей жены, – пустилась в рассуждения Ирен, – зачем он приобрел один из них и запер в банковский сейф, при этом спрятав ключ от него в целой связке? Знаешь, сколько мне пришлось их перепробовать, пока я не нашла подходящий? Двадцать штук! Именно в книге содержится ответ на вопрос, где находится Бриллиантовый пояс. Твой отец, Годфри, был не без чувства юмора. Если с его смертью тайна пояса канет в лету, то это произойдет, потому что все позабыли романы его жены, в том числе и родные сыновья. Особенно родные сыновья!

– Ирен, ты несправедлива к Годфри. Он был образцовым сыном. Не забывай, он не оставил отца и вместе с тем поддерживал мать, когда от нее все отвернулись.

– Знаю, знаю, – с добродушным видом отмахнулась подруга. – Однако было бы неплохо, если бы он еще и читал мамины романы. В этом случае мы бы знали, – Ирен глянула на поблескивающий золотыми буквами корешок книги, – почему «Клорис с перепутья» была особенно дорога покойному Блэкджеку Нортону.

– Может, отец оставил в романе послание, отметив определенные буквы? – предположил Годфри.

– Отличная мысль. Сейчас наденем на нос Нелл пенсне и усадим ее с книгой, пусть себе портит зрение дальше, разглядывая мелкий шрифт, и голову ломает, пытаясь отличить значки твоего отца от следов, оставленных книжными червями!

Подруга положила книгу на стол, после чего раскрыла на произвольном месте, затем захлопнула и открыла снова.

– Ирен, я уже проверял. Этот фокус не срабатывает, – махнул рукой Годфри. – Книга всякий раз открывается на разных страницах.

– Невидимые чернила! – вдруг осенило меня.

– И как же их сделать видимыми? – полюбопытствовала Ирен.

– Подержать роман над огнем. Так всегда поступают герои приключенческих историй!

– Думаю, мы так сожжем книгу, и этим все закончится. Кроме того, Блэкджек Нортон мог писать невидимыми чернилами на чем угодно. Для этого ему не требовался роман жены.

– Возможно, он был уверен, что в него никто не заглянет. Ты же сама об этом говорила, – напомнил Годфри.

– Мне остается лишь одно, – объявила Ирен.

– Что? – хором спросили мы с Нортоном, преисполненные радости от того, что ей в голову пришла хоть какая-то идея.

– Прочесть роман самой. – Ирен взяла книгу, прошествовала в гостиную, опустилась на кушетку и погрузилась в чтение. Там она и просидела весь день, почти не меняя позы. Она даже практически не пошевелилась, когда спустились сумерки и я зашла, чтобы зажечь ей лампу.

Мы с Годфри сидели в музыкальной комнате, забавлялись с шахматными фигурами и болтали.

– Ты умеешь на нем играть? – спросил он, кинув взгляд на фортепьяно.

– Кое-что и кое-как, – честно призналась я. – В присутствии Ирен я на пушечный выстрел не подойду к инструменту. Если я начну играть, сравнение, мягко говоря, будет не в мою пользу. А ты как? Играешь на чем-нибудь?

– Что ты, да у меня слуха нет – медведь на ухо наступил. Я, как и ты, скорее гуманитарий. Математическая строгость музыки ходит рука об руку с головоломными загадками всяческих детективных расследований.

– И тем не менее, мы оба, хоть и весьма далеки от музыки, все равно ходим на ее концерты.

– Но мы ведь на них не выступаем, а просто сидим, слушаем и аплодируем, – возразил Годфри.

Придвинув к себе связку ключей, я взяла ее и принялась крутить в руках, задумчиво перебирая их. В расследовании меня больше всего раздражал элемент случайности, непредсказуемость сочетания кропотливого труда и удачи. Бренчание ключей напомнило мне звон пражских колоколов.

– Я полагаю, король Богемии – человек очень музыкальный, – задумчиво произнесла я. – Я видела, как он плакал, когда Ирен пела.

Некоторое время Годфри молчал, а потом заметил:

– Тогда между мной и королем – большая разница. Я бы заплакал, если бы Ирен отказалась петь.

– Быть может, дело вовсе не в музыке. Несмотря на всю свою одержимость Ирен, король не верил в нее. А ты ее спас, помог прийти в себя, выдернул из апатии.

– В этом нет моей заслуги. Это все упорный труд.

Из гостиной раздался хлопок. Мгновение спустя перед нами на пороге предстала Ирен, молитвенно сложив ладони, между которыми сжимала книгу.