Ливиан предпочитал хранить молчание. Как и я.

– Если через полчаса ты не издашь ни звука, я отпущу её, – кивнул Рэй.

– Ты не нарушишь слово?

– Я никогда его не нарушаю. В том случае, когда даю.

А нужно сказать, что случалось это крайне редко. Но свои обещания Рэй сдерживал всегда. Это правда. Он следовал своим внутренним правилам безоговорочно, жалко только, их редко удавалось понять.

Я мысленно готовила себя к самому страшному и приняла твёрдое решение держать себя в руках чтобы не произошло. В конце концов в действительности лишить Ральфа жизни у Рэя вряд ли получится. А кроме смерти, такие, как они, всегда вылечиваются.

Совершенно прекрасен, совершенно безумен, совершенно беспощаден – все эти эпитеты прекрасно определяют моего отца. Сердцебиение моё ускорялось, то ли от страха, то ли от привычного гнева за то, что я ничего не могу контролировать, но вынуждена быть бесконечно безмолвным созерцателем, лишённым права голоса.

– Приступим?

Рэй приблизился к Ральфу неумолимо, бесчувственно и уверено.

– Я готов, – медленно и торжественно развёл в стороны полы белоснежной рубашки Ральф.

Выражение его лица было привычно нейтральным и нечитаемым. И чуть-чуть меланхоличным, как у ангела, скорбящего о несовершенстве этого мира. Или о том, что он пал и вернуться туда, где так легки облака и крылья птиц, он уже никогда не сможет.

Его бледность вряд ли была здоровой, как и алые пятна румянца на скулах. Контраст между серебристо-лунной кожей и блестящим шёлком длинных волос отсутствовал, но они прибывали в полной гармонии. Его платиновые волосы казались лунным сиянием на фоне ночного неба. Или ёлочной канителью в морозную ночь.

Первый удар Рэй нанёс банально – сжатой в кулак рукой, попав точно в точку смыкания нижних рёбер.

Я ощутила странную волну возбуждения и отвращения к самой себе одновременно. Я не хотела принимать эту часть себя, хоть отрицать её было бессмысленно. Чужая кровь и чужая боль против воли вызывали во мне эмоциональный накал. Я не меньше других жаждала ступить на тонкий лёд и услышать, как от затрещит под ногами; жаждала, чтобы земля, наконец, разверзлась, дав возможность заглянуть в бурлящую между льдами лаву.

– Как мы и договорились? – довольно, словно кот, облизнулся Рэй. – Никаких ограничений и правил?

– Полная свобода и полёт фантазии, – с улыбкой кивнул ему Ральф.

Одна часть меня рвалась сбежать, скуля от страха. Но боялась я не того, что сделают эти двое – я боялась себя. Боялась того жуткого, кровавого монстра, который сейчас рвался с поводка, желая сполна насладиться изысканно-вкусным зрелищем.

Что мы за монстры? Впрочем, другие люди, не из нашей семьи, никогда во мне не вызывали подобных страстей. Я либо убивала их, быстро, как можно быстрее, чтобы они мало что успели почувствовать, либо – просто не связывалась. Ни мужчины, не женщины не вызывали во мне ни тени садистских чувств? Так что это такое? Часть моей извращённой, как у всех Кингов, сексуальности?

Рэй дарил нам всем это жуткое зрелище насилия. Разделял с нами свои пороки. И я знаю, что если бы сейчас передо мной поставили зеркало, я увидела бы в глубине моих зрачков тот же нечеловеческий огонь и ярость, пропитывающие всё насквозь, не исключая вожделения, что полыхали в глазах моего отца и моих проклятых братьев.

Я презирала их, но моя душа была такой же липкой и грязной. Я не готова была с этим мириться, но и победить демона, вырывающегося из глубин души, не могла.

Я хотела увидеть, как он страдает. Хотела, чтобы страдания его были долгими и мучительными, чтобы он был раздавлен ими. Осознаваться, что всё это для меня, из-за меня было сладко. И отвратительно.

Мука и наслаждение – это две стороны одной медали так же, как день и ночь, добро и зло, любовь и ненависть. Бывает ли одно без другого? Может ли существовать?

Хищно оскалившиеся лица и кровь, кровь, кровь…

На всём. Повсюду кровь. Особенно яркая и живая на фоне белоснежной рубашки, небрежно распахнутой; на фоне снеговой кожи. Хруст рёбер, влажный звук рвущихся на части внутренностей, видение хищников, рвущих лань.

Его тело – словно изысканный фарфор или дорогой мрамор, расписанный алыми письменами. В жестоких руках Рэй мой прекрасный Лунный Принц казался сломленным стеблем.

А я жадно смотрела, не в силах отвести взгляда, на его растерзанную одежду и окровавленное тело. И душа моя от этого зрелища металась в клетке, сотканной из стыда и торжества. И не было в ней ни мира, ни гармонии.

Кровь… Алая, горячая, горящая, как рубин или искры костра. Кровь – она была уже повсюду, везде: на теле и одежде Ральфа, руках и груди Рэя, на полу и мебели.

Кровь – она так часто течёт рядом с нами. И, к счастью для других, чаще всего эта наша собственная кровь.

Удары руками в солнечное сплетение, острые ножи, оставляющие глубокие царапины на груди и зияющие раны на животе, огонь, искусственные приспособления вроде цепей или магнитов, часть которых оставалась в ране, а часть помогала управлять ими извне, и снова избиение.

Я чувствовала, ощущала боль почти руками, как упругую ткань. Она, как туман, заполняла собой комнату. Её холодная, безличная сила, переполняла меня, словно подпитывая.

При желании я могла… нет, не видеть и не чувствовать, скорее это было чем-то средним. Но я знала, понимала, что воздействие Рэя настолько сильно, что кости внутри этого прекрасного, утончённого аристократического тела, двигаются, разрывая вены и сухожилия, пропарывая органы. И тоже самое делают беспощадные, как металлический пресс, руки Рэя Кинга. В этом было одно из преимуществ Дара, полученного мной от Синтии Элленджайт: умения видеть и понимать при желании чуть больше, чем это возможно с обычным набором органов чувств.

Он рухнул на пол, сжимая челюсть. Дикая, нестерпимая боль разливалась синеватой бледностью по и без того белоснежной коже, обводила глаза чёрными тенями, заставляла губы алеть с почти непристойной яркостью.

Это было жестоко. И это было красиво – бледный профиль в обрамлении серебряных волос.

Это длилось и длилось. Я жаждала того момента, когда же часы ударят, отсчитав тридцать роковых минут. А они всё не заканчивались. И мне казалось, что с каждой сухой минутой, щелчком отражающейся где-то там, на невидимом циферблате, моя жизнь переворачивается и переворачивается – крутится без остановки. И вот-вот всё полетит в никуда, сорвётся. И винтики раскатятся по полу. И замрут.

Рэй удовлетворял свою жесткую жажду, но мы пировали вместе с ним. Мой разум не хотел этого, моё сердце взрывало от боли, но что-то низкое и животное, что составляло самую суть моей натуры, наслаждалось вместе с отцом.

Наслаждение, смешенное со стыдом – теперь я знала, каким образом это сочетается между собой.

Чудовище внутри меня насыщалось. Знал ли об этой стороне моей натуры отец? Нарочно ли он устроил это кровавое шоу? Очень может быть и так. Но это не примеряет меня с Рэем Кингом. Это лишь усиливает моё желание сделать пропасть между нами непреодолимой.