На специализации в Питере, кроме молодых поклонников, у меня сразу появился и профессор лет шестидесяти пяти, Спицын Альберт Альбертович, так его звали, который предложил мне не уезжать, а продолжить работать у них «вы — очень талантливы, — сказал он, — а я — вдовец. Я сделаю вам все: заграницу и публикации, светский круг, достойный вашего ума и красоты».

Теперь — Филиппов! Нет, Филиппов — это совсем другое!

А Карачаров? Особый канал связи? Ну да ладно, авось обойдется. Я засмеялась: благо, я уже поднималась по ступенькам подъезда и меня никто не видел. Только у самых дверей попался мне навстречу Василий Поликарпович, сосед по площадке. Он вселился в квартиру рядом с полгода назад. И порой заглядывал к нам, особенно охотно, когда тетя Саша была дома. А если она ему наливала рюмочку, он тут же начинал читать ей стихи и петь, весьма фальшиво про ушедший вдаль его кааа-ра-ван, и говорить о том, что у него так много знакомых женщин, которые ему звонят, но вот Александра Сергеевна всех милее, всех румяней и белее. Другая немолодая женщина, может быть, и клюнула бы на его ухаживание, но наша тетя Саша прожила все свои годы, вообще не зная мужчин. Ей нравился какой-то инженер, много старше ее, из соседнего отдела. Но он был женат, и двадцать лет она только мечтала о нем и ждала заводских праздников: они вместе служили в научно-производственном объединении при заводе, — чтобы станцевать с ним вальс и танго. Я поняла, что этот мужчина, работая в окружении женщин, никого из них, особенно одиноких, не оставлял своим вниманием. Потом тетя Саша ушла на пенсию по инвалидности — она работала с вредными металлами, — и стала подрабатывать в заводской библиотеке. У каждого человека, наверное, есть та сфера, в которой его личность раскрывается наиболее полно, некая смыслообразующая составляющая, являющаяся для этого человека экзистенцией бытия, как бы выразился Дима, который любит говорить на мертвом языке психологических брошюр. Тетушка Александра рождена на свет для жертвенного служения. Если бы инженер остался один, потерял руку или ногу, был всеми покинут — тогда тетушка Александра была бы счастлива как женщина. Но сослуживец ничего и никого не потерял, а благополучно, опередив тетушку на год, отчалил и сам на пенсию. Он был счастливчик. Потому что ровно через год их «Энпэо» тихо развалилось. Как и весь огромный завод, страна, весело разрушив имперские декорации, помчалась в анархию. Где сейчас и пребывает.

Но тетушка Александра, не реализовавшись как женщина, стала счастливой все равно как человек, как личность, отдав себя служению моей матери и мне. Она сказала мне как-то, что точно знает, зачем живет. Для того, чтобы облегчить страдания Вероники (так зовут мою мать) — чистейшего существа на свете.

…А потом была ночь. Я легла спать часов в двенадцать. Уже отзвенел мамин колокольчик, и тетушка Александра, оставив включенным торшер, так и заснула, не раздеваясь, в старом продавленном кресле у маминой кровати. Последнее время тетушка часто говорила о том, что на нее вдруг накатывает внезапная слабость, от которой она едва не теряет сознание.

Тихо ступая в мягких стареньких тапочках, я погасила свет, потом, в своей комнате, подошла к окну, откинула штору и стала смотреть, как над крышами дальних домов, мерцают равнодушные звезды. Небо, как полинялая ткань, темнело в некоторых местах особенно густо, но казалось совсем светлым в других.

Постояв у окна, я пошла и легла, привычно обрадовавшись свежести и приятному запаху постельного белья. Выстиранное и отглаженное белье приносила тетя Саша.

Проснулась я резко — от телефонного звонка.

— Ну как, Анна Витальевна, что вам привиделось?

Вся еще во власти сна, я не сразу поняла: это голос Карачарова.

Он стоял со свечей перед моей постелью и улыбался. Где-то далеко, то ли в помещении, то ли на улице, мелькнул бородатый старец, глянувший на меня исподлобья. Его взгляд был так близко, он буквально впивался в меня — мне стало жарко, душно от его маленьких почти белых глаз, но он отступал, отступал, пока не исчез совсем. А Карачаров улыбался. И я не сразу сообразила, что голос его звучит не в моем сновидении, а в телефонной трубке.

— Приснилось?

— Ну, для первого эксперимента я сделаю исключение, не буду вас интриговать, а просто спрошу: видели во сне Распутина?

— Распутина?

— Да. Ну, знаменитого старца?

— Так это был он, — сказала я. — Ужас.

— Я читал вечером воспоминания Юсупова. И получил полное подтверждение своим давним предположением: Юсупова он гипнозом з а с т а в и л лишить себя жизни — Распутин с а м хотел уйти. Правда, думаю, он надеялся, что аристократ найдет другого исполнителя, а не станет пачкать себя кровью.

Я окончательно проснулась: «Сам? Почему?»

— Слишком много непонятного, — Карачаров помолчал, — когда везли в Тобольск императорскую семью, дух Распутина вел их: лошадей меняли у его дома, только представьте, родственник его взялся семью опекать и так далее. Но даже дело и не в этом. Думаю, Распутин понимал, что переворот неминуем. И он в самом деле, патриотически настроенный, хотел как-то спасти ситуацию, приведя к власти императрицу, а не уничтожив полностью в России царскую корону. Но незадолго до гибели, начал понимать — династию Романовых не спасти. Переживи он переворот и арест царской семьи, кто знает, не разочаровалась ли бы в нем императрица? Не разлюбила ли бы его? Не рухнула бы вера в Распутина у всех? Может быть, были и еще какие-то причины, заставляющие Распутина искать гибели, но как великий медиум он шел к гибели в м е с т е с царской властью, слившись с ней, став с ней одним целым. Так Есенин и Маяковский погибли: один, слившись с дореволюционным крестьянством, второй — с идеей социализма… Несомненно, у Распутина с а м о г о был суицидальный драйв. И то, что старец мгновенно читал чужие мысли и овладевал человеческой волей, абсолютно ясно из этой книги. Столько раз встречаясь с Юсуповым, он конечно, чутьем ощутил опасность. Но вряд ли романтически настроенный князь с у м е л бы это сделать, не попади он под гипнотическую власть самого Распутина. И все произошло, как пишет Юсупов, буквально как во сне.

Филиппов действительно был назначен заместителем директора по административным вопросам. Хозяйственные в его введенье не входили. С одной стороны, ему было это приятно: никто не мог его, доктора наук, назвать завхозом; но с другой — хозяйственник сидит на деньгах. А сейчас без денег, сказал старший Прамчук, как-то зайдя к ним на чай, ни — ку — да. И снабдил, по своему обыкновению, вывод очередной байкой. Плывут двое по морю и разговаривают, один из них, не шибко грамотный, что-то такое неправильное сморозил. Второй спрашивает его: «Ты учил грамматику?», Нет, признается первый. «Э! Так ты потерял полжизни!». Плывут дальше. Тут — ветер вдруг поднял большие волны. Не учивший грамматику спрашивает: «Ты учился плавать?» Нет, отвечает его товарищ. «Э! Ну так ты потерял всю жизнь».

Филиппов и сам понимал: старое рухнуло в тартарары. Все, видевшие себя частицей недавно еще мощной, партии, стремительно летели вниз… Куда? На этот вопрос даже у тестя пока не было ответа. Сам Филиппов позволил себе придти как-то ко второму секретарю без галстука! Правда, случилось сие незадолго до полного роспуска партии, но тем не менее повысило мнение Филиппова о собственной смелости.