боясь мужчин.

— Хорошо… хорошо, — бессмысленно ответил Альберт. — Все будет хорошо.

— Ты же не такой? Ты никогда…

— Нет, нет. Конечно, нет.

— Он был добр к нам, — сказала Мисмис. — Всегда что-то приносил. Ты всегда встречал его после работы.

— Да… — Он взглянул на часы. — Два часа. Я пойду спать.

В комнату попросилась кошка. Он открыл дверь и пустил ее под кровать.

— Неужели нас не ждет ничего хорошего? — прошептала Марта.

— Нет, я нормально.

— Я чувствую себя виноватой, потому что люблю мужчину и хочу с ним… ну… ты понимаешь.

— Спать?

Она закусила губу и опустила голову.

— Это нормально, — ответил Альберт, — если ты этого хочешь.

— Не забирай у меня Альбрехта. Он будет ночевать в редакции. Бертель, я люблю его. Понимаешь?

— Ну хорошо. Пусть остается. Мне-то что?

Он шмыгнул носом и сказал:

— А знаешь что?.. Я хотел уехать позже, но отправлюсь завтра, хватит с меня этого. Я возьму кошку с собой.

— У тебя аллергия, — напомнила Марта.

— Я позабочусь о ней. Вернее, я знаю девочку, которая может позаботиться о ней.

Первым по возвращении домой его навестил Аппель.

— Как поживает наш Альберт? — шутливо и ласково спросил он, не снимая в его прихожей шляпы.

— О-о-о… можешь не спрашивать меня.

— В прогнозе было сказано: в столице, конечно же, невыносимая жара… Как же, жара?

Улыбаясь весело, Аппель присел тут же на стул, должно быть, не собираясь оставаться; был он по-своему красив в летнем светлом костюме с модным галстуком, и от осознания привлекательности своей становился еще притягательнее на женский взгляд.

— Хорошо, конечно, доехал?

— Ужасно. Я не мог нормально дышать. У меня аллергия на котов.

— Ты, конечно, похитил у кого-то кота?

— Если бы… у меня все в шерсти!

— О, ты привез его домой? — восторженно спросил Аппель. — Можно потрогать?

— Он у Воскресенских. Повезло, что ни у кого в семье нет аллергии. Кете понравилось: «Какой красивый кошак!». Хотя это кошка. Мне нужна чистка!

— У тебя новая странная прическа, — заметил Аппель.

— Это андеркат.

— Слишком оригинально, боюсь. Брить виски и что там дальше — так себе. Это никогда не войдет в моду, я уверен.

— А чего ты пришел, кстати? — перебивая его, устав стоять в прихожей, спросил Альберт.

— Чтобы узнать, как ты… Как семья? Как поживаешь? Ну, и прочее.

— Плохо.

— Просто плохо или совсем плохо?..

Обоим стало неловко; потом Аппель встал и, покрутившись у порога, поинтересовался, не хочет ли Альберт с ним выпить.

— У меня денег сейчас нет, — просто ответил Альберт.

— Пустяк, у меня тоже почти нет. Так, мелочь на пиво. Мы выпьем у Лизы. У нее родители на сутки уехали, наши собираются, напитки за ее счет. Хочешь?..

Делать ему было нечего, за исключением уборки, и Альберт, обычно избегавший больших компаний, согласился. Аппель, пока дожидался его в прихожей, вытащил из кармана маленькую политическую брошюрку; потом сказал:

— Конечно, неплохо быть сыном известного идеолога, а? Интересно он пишет, как считаешь?

— Можно мне не напоминать?.. Тебе легче: ты — сын уважаемого человека, ученого.

Аппель промолчал: он не любил упомянутого ученого человека.

Вопреки протестам Альберта, выпили они вдвоем уже на улице: так, Аппель не хотел появляться в компании пьяных, не выпив сам даже бокала пива. Непринужденность его расслабляла Альберта; он не мог забыть, что завидовал Аппелю из-за способности того легко возбуждаться. В незнакомой Альберту квартире они сели сначала в дальней комнате, к другим знакомым. Избавившись от пиджака, где-то умудрившись потерять его в этом небольшом пространстве, Аппель часто убегал за новыми стаканами. Через час понять, что они пьют, было сложно: казалось, то была смесь пива и газировки, но с добавлением неизвестного. Выпив, Альберт становился весел, и смеяться ему хотелось без причины. Аппель от алкоголя расслаблялся, а после впадал в подобие истомы, как после женщины.

Так, чувствуя себя обновленными, они ушли на открытый балкон и сели прямо на пол, не заботясь, что вокруг разбросаны пустые пачки от сигарет и уже сожженные спички. К ним попыталась попасть низкая светленькая девушка, но Аппель обругал ее, и она, обидевшись, хлопнула дверью.

— О, она… от тебя без ума, — узнав ее, напомнил Альберт. — Это она хотела, чтобы ты поехал с ней на каникулах… в этот… как он?

— Да ну ее!

— Она очень красивая. Мне… это… нравятся светлые… эти… как они? А, волосы.

— Хочешь ее? — серьезно спросил Аппель.

— Что за черт?.. Она хочет с тобой. Я при чем тут?

— Я, конечно, смогу ее уговорить… ну, чтобы вместе.

— Ты спятил, что ли? — рассмеялся Альберт.

— Извини, мой высокоморальный. Я, конечно, знаю, кому тебя сосватать. Как имя той, что тебе глазки строила в кафе? Честно, ты ходишь на нее смотреть?

— Отстань, а? — оборвал его Альберт.

— А что?

— А что ты лезешь?

— Не зря говорят, что ты странный у нас, — тихо рассмеялся Аппель.

— А это преступление?

— Расслабься, ну? Выпей со мной. Хорошая ночь…

В усталости Альберт прислонился головой к голой стене; ему хотелось спать, долго-долго, во сне вспоминая это нежное спокойствие.

— А ты пробовал с мужчинами? — поинтересовался Аппель.

— Эм… что?

— Ну, если тебя к девушкам не тянет. Должно же хоть к кому-то тянуть?

— Думаешь?

— Боишься, что мама поругает?

— Нет. — Он еле слышно рассмеялся. — А как это?

— Обыкновенно. Ничем почти не отличается.

— Было бы забавно… это потому, что я пьян, — ответил Альберт. — Хочется… понять, как вы это чувствуете. Я почему-то… ничего не хочу. Мне… смешно!

— Расслабься лучше. Нечего тут бояться.

Непривычная нежность была приятна — но как любая иная нежность, хоть и безответная. Получается, что и Аппель способен на бережное отношение. Аппель попытался поцеловать его губы, но он не ответил на это и, словно чужие губы не вызывали у него ничего, кроме скуки, просто положил голову на близкое плечо. Поняв безразличие его, Аппель отстранился через несколько минут и сказал:

— Жаль.

Как они расстались, Альберт не запомнил: возможно, они простились на балконе или позже, но домой он пришел в одиночестве.

Наутро ему было странно вспоминать случившееся — но вместо интереса или омерзения он замечал все то же безразличие, что оттолкнуло от него Аппеля минувшим вечером. Лишь мысль, что он мог бы проявлять открыто нежность, была отчетливо неприятна, и захотелось убежать от нее, спрятаться, настолько это было, связанное с ним, неестественно. Каким бы хорошим ни был Аппель или кто-то вместо него, он испытывал разве что тоску, а не желание. Боясь, что он глубоко оскорбил приятеля, Альберт избегал его пять дней, но потом все же решился приблизиться к