нему близ университета и сказал без предисловия:

— Альдо, в прошлый раз я был… я был очень пьян. Извини, если что-то пошло не так. Хорошо? Не обижайся.

— Нет, это ты извини, — быстро, с сожалением, что он вспомнил это, сказал Аппель. — Давай забудем, ладно?

— Да. Глупо вышло… очень глупо. Забыли.

Как-то, ранним вечером, он словно бы рассеянно зашел к Марии и Кете, хоть и знал, что нынче у них не принимают. Мария, которая не понимала, зачем он пришел, посмотрела удивленно и затем, как он снял уже пальто, сказала:

— Моей тети нет. Вы к ней?..

— Нет, я так.

— Ну, как хотите, — ответила Мария, не изменяя любопытному, но отчасти и подозрительному тону. — Заходите, если вам надо. Я с ученицей заканчиваю заниматься.

— С какой ученицей?

— Я даю уроки фортепиано, — через плечо бросила она.

За дверью, близ пианино, в круге желтоватого света собирала ноты девочка, должно быть, немногим младше Марии. Пока Мария, с поникшей головой и от усталости упавшими плечами, тихо объясняла ей что-то, Альберт прошел к ее младшей сестре.

— О, хорошо, что вы пришли! — помахала ему Кете из-за шахматного стола. — В прошлый раз вы не сыграли со мной. Почему?

— Я зашел тогда на минуту, прости.

— Вы уезжали?..

— Я уезжал к своей семье, — закончил он за нее. — Они в столице, я тебе о них рассказывал. Хочешь, сыграем сейчас?

— Давайте. У меня не получается думать за двоих. Белые почему-то постоянно поддаются черным.

Заметив, что Марии поблизости нет, она закатала рукав и показала новый шрам на правой руке.

— Но мне становится легче, когда я играюсь с моим кошаком. Она такая мягкая и пушистая! Я покажу ее, когда она встанет.

— Не стоит, — ответил он быстро. — У меня заложит нос. Уверен, ты отлично заботишься о ней.

— С вами все хорошо? — участливо спросила она.

— Я… нет. Не очень. Мне не нравится столица. Грязный город, серый и пыльный, и света мало, и зелени мало, а дома… как казармы. Но так, наверное, говорит каждый провинциал.

— Не назвала бы ваш город провинциальным. Я знаю, вы специально его принижаете, чтобы я его похвалила.

Она улыбнулась, и он постарался улыбнуться в ответ.

— Нет, я… впрочем, я уехал скоро. Не хотел оставаться. И с семьей я успел поругаться из-за партии.

— Из-за той самой? Она вам разве не нравится?

Впервые его кто-то прямо спросил, нравится ему партия или же нет. Сбитый с толку, он честно ответил:

— Я не знаю. Мне сложно ответить.

— Но вопрос не сложен, — настаивала Кете, — поддерживаете вы их или не поддерживаете? Что здесь сложного? Где тут физика или высшая математика? Или вы поддерживаете нынешнюю власть и президента? Или вам все равно?..

— Не сказал бы, что мне все равно. Нет, у меня… как это… Не уверен, что ты меня поймешь.

Терпеливо Кете молчала, уверенная, что он расскажет, если не обрывать сейчас его размышления.

— Эм, с одной стороны… я согласен, что нынешняя власть никуда не годится. Но я не вижу способа… Вот «красных» я не приму из принципа. Они спонсируются Москвой, это каждая собака знает. Чтобы они на иностранные деньги у нас опять устроили эксперимент… Возможно, их идеи прекрасны, изумительны, но… я не могу принять их, ни за что! Это сложно… нет, я не согласен, ни за что! В этот раз я от них отстреливаться буду.

— Да? — полюбопытствовала Кете. — Вы, получается, и стрелять умеете?

— Конечно.

— Ну вы настоящий романтический герой! А вы винтовку предпочитаете или револьвер?

— Ну, зависит от ситуации. С другой стороны, риторика наших меня раздражает, а пошлость и невежество кое-кого так просто поражают. Я против пошлости и цинизма. Из-за этого мы поругались… с отцом. Не из-за самой партии, а…

— В вашей семье вас не понимают. Это так грустно…

Она помрачнела. Альберт не был уверен, что она все поняла, но сама попытка выслушать его мысли была ему странно приятна.

— Не расстраивайся, — сказал он. — Я не часто общаюсь с семьей и…

— И вы больше не поедете в столицу? — перебила Кете.

— А почему ты спрашиваешь?

— Тетя хочет, чтобы мы… вернулись. В столицу. Мы… Ей предложили постоянное место в газете, репортером… и зарплата, говорят, хорошая.

— О, ясно, — растерянно ответил он. — Значит, ты вернешься к своим друзьям. Я… очень рад за тебя.

— Да. Спасибо.

От странного разочарования ему стало не по себе. Не произошло ничего, что должно было его расстроить, и все же он стал печальным и мрачным. Кете более не говорила. Он слушал, как в кухне заваривает чай Мария, и отгонял от себя тоскливое настроение.

— Сейчас. Минуту, — не справившись с собой, сказал он и встал.

Марию он застал в кухне, близ распахнутого окна; она сворачивала самолетики из старых газетных листов. Увлеченная этим, не заметив, что за ней наблюдают, Мария выпускала их в окно и перегибалась через подоконник — должно быть, чтобы узнать, далеко ли улетели самолетики.

— А-а… что вам? — обратив внимание на гостя, спросила она дальше.

— Можно налить немного чая?

— Пожалуйста. — Мария потерла припухшие глаза.

— Устали? — желая быть участливым, спросил Альберт.

— А, немного, — ответила Мария. — Дети некоторые такие тупые! Им черт не объяснит, не то что я.

Маленькие руки ее, с обнаженными кистями, зябли от соприкосновения с ветром, и вся она, будто бы став старше, казалась одновременно сильной и жалкой.

— Тете нужно помогать, — добавила Мария, чтобы не молчать. — На одни ее деньги от переводов и статей не разживешься.

— Вы могли бы и Кете повеселить. Что она одна сидит, сама с собой играет?

— Она не маленькая, — с досадой ответила Мария, — чтобы ее специально занимать. Сама о себе позаботиться может. Вы так не считаете?.. Понимаю, не считаете.

— Я считаю, что детям нужно внимание… даже если они способны сами о себе позаботиться.

— Она у нас сложный ребенок. — Мария, замерзнув, захлопнула окно. — Воспитывать ее сложно. Она и тетю не всегда слушается, а меня тем более. У нее вечная присказка: «У меня своя жизнь и живу я, как хочу». А какая «своя жизнь»? В ее возрасте разве такое бывает? Но она считает, что это снимает все наши претензии к ней.

— По вам ясно, что вы в ее возрасте были не такой.

— В ее возрасте, Альберт, я по чужим домам и огородам лазала, еду искала. У меня не было времени на выходки и претензии. Капризами сыт не будешь, сами знаете… Нет, вы не подумайте, что я ее не люблю! — поспешно закончила Мария.

— Я понимаю, — мягче