Австрией, отправляться в такое время в Париж. Вопрос туалетов был не менее важен и создавал в случае визита определенные трудности; к тому же было неясно, позволит ли Наполеону его занятость военными приготовлениями вообще нас принять. Наконец было решено, что моя мать с князем Мещерским[915] поедет раньше и обсудит подробности визита с графом Киселевым; между тем великая княгиня решила, ожидая телеграммы с объяснениями, начать медленно двигаться по югу Франции. В Лионе мы действительно получили от моей матери ожидаемую телеграмму, в которой говорилось, что прибытие великой княгини желательно. В Париже на вокзале нас приветствовали члены русской колонии, также нам представили людей, которым французский двор поручил сопровождать великую княгиню. К нашему приезду были поданы парадные кареты, которые доставили нас в Тьюлери, где нас ожидала Императрица с принцессами Клотильдой, Матильдой и Королем Иеронимом, братом Наполеона. После обычных церемоний меня проводили в отведенные мне апартаменты, состоящие из прекрасной большой спальни и примыкающей к ней гостиной, окна и балкон которой выходили в сад Тьюлери. Три следующих дня были заполнены визитами, поездками в Лувр и Булонский лес. Из трех больших званых обедов два состоялись у Императрицы и один у графа Киселева. Императрица была прелестна. Было очевидно, что она свыклась со своим положением властительницы и держалась с большим достоинством; ее фигура и плечи были удивительно красивы, и она умела с легкостью и изяществом вести беседу. Также мы вновь повидали некоторых из наших старых друзей и знакомых, а затем рано утром отправились в путь. В Вервье на границе мы расстались. Великая княгиня направилась в Мекленбург[916], мы же поехали в Спа, где мне предстояло пройти курс лечения и где мы встретились с великой княгиней Марией и ее прелестными дочерьми[917]. Затем мы вместе с матерью поехали к великой княгине Екатерине в Ремплин, прекрасное поместье с великолепным замком, расположенное в Мекленбурге, куда вскоре прибыла также великая княгиня Елена со своей свитой. Наконец, после короткого пребывания в Бад Доберан, мы в Висмаре сели на военный корабль, который был предоставлен великой княгине для возвращения в Россию.

В конце августа мы прибыли в Ораниенбаум и снова возобновили привычную светскую жизнь. Катания в экипажах чередовались с концертами, сценическими постановками, шарадами и балами во дворцах великих князей. Поздней осенью мы две недели провели в Гатчине, где нам были предоставлены все виды развлечений с поистине императорской роскошью и высочайшей художественной изысканностью. По своему блеску русский двор в те дни не имел себе равных! В начале зимы великая княгиня Елена дала большой бал-маскарад, который почтил своим присутствием Император, одетый в маскарадный костюм домино. Чтобы не быть узнанным, он попросил нескольких господ с похожей на него фигурой надеть такие же костюмы домино и по возможности подражать его манере держаться. Свобода от сословных преград, возникшая благодаря карнавальному общению, дала возможность непринужденно обсудить этой ночью многие политические вопросы, что доставило большое удовольствие Императору, тайно принимавшему участие в спорах.

В те дни салон великой княгини Елены вообще являлся центром духовной жизни. Все замечательные мужи того времени, все выдающиеся умы находили в великой княгине покровительство и поддержку. Великая княгиня на своих вечерах по четвергам принимала всех светочей искусства и науки, и даже Император любил на них бывать. В его присутствии беседовали или внимательно слушали превосходные музыкальные номера, в то время как молодежь развлекалась постановкой разнообразных маленьких пьес. Однако петербургское общество было далеко от того, чтобы единогласно признать роль великой княгини Елены. Существовала партия, враждебно настроенная к ней и великому князю Константину[918], открыто обвинявшая великую княгиню в том, что она стремится подорвать основы государства и права собственности. Нельзя не заметить, что великий князь часто был резок и неприятен в разговоре, к тому же не делал тайны из своего неуважения к высшей аристократии и открыто высказывал симпатии к демократическим идеям.

В то время мы с великой княгиней Екатериной много читали вместе. Помню, я читала ей роман Тургенева «Отцы и дети», и мы натолкнулись в тексте на слово «нигилист». Великая княгиня спросила у меня, что оно означает, но я не смогла ей ничего объяснить. Тогда придуманное Тургеневым слово, ставшее настолько известным впоследствии, было так же неизвестно, как и учение, для которого оно послужило обозначением.

Мой отец был глубоко потрясен смертью моего брата Бориса, который всегда был его гордостью и радостью. Я была рада, когда увидела, что он начал искать утешения в церкви, и перевела ему со старославянского несколько прекрасных молитв, которые он всегда любил, но не очень хорошо понимал. Когда было провозглашено освобождение крепостных, он сам поехал в поместье, чтобы зачитать манифест своим крестьянам. Позже, при передаче земель крестьянам, он показал себя очень великодушным человеком, думая только о выгоде своих людей. Это также послужило основой наших добрых отношений с крестьянами, которые сохранились даже во время ужасной революции. Во время нашего траура великая княгиня Елена была так добра ко мне, что я не переставала удивляться, как ей удавалось найти время, чтобы подумать и позаботиться о молодой девушке. Вскоре она заметила, что я не настроена посещать общество, и предложила мне серьезное занятие. Великая княгиня основала дом для пожилых женщин, которому по различным причинам не хватало в настоящий момент надлежащего руководства, и просила меня, чтобы я позаботилась об этом приюте. Дома всегда посмеивались над моей непрактичностью, и потому у меня сначала возникло чувство, что я недостаточно взрослая для такого серьезного поручения. Но после некоторого колебания я приняла на себя руководство этим приютом и скоро, к собственному удивлению, увидела, что могу хорошо со всем справляться. Если мне что-нибудь было неясно, я сначала шла к баронессе фон Раден, но вскоре великая княгиня попросила меня, чтобы я приходила советоваться непосредственно к ней. Она всегда принимала меня одну, и после того, как несколькими словами решала все проблемы, беспокоившие меня, начинала задавать вопросы о моей личной жизни. Мне не оставалось ничего другого, как честно ей отвечать; она же говорила о себе и сказала мне слова, которые я никогда не забуду.

IV

Литературный салон графини Толстой. — Мое знакомство с Достоевским. — Чтения Достоевского в моем доме. — Достоевский как актер. — Поэт и философ Соловьев. — Его первая лекция в университете. — Соловьев о Шопенгауэре. — Знакомство с Анатолием Федоровичем Кони. — Литературный салон великой герцогини Лейхтенбергской. — Министр финансов в качестве романиста. — Критические замечания Гончарова

В 1875 году