Ло Фэй: Содеянного не изменить, но у тебя все еще есть шанс искупить свою вину.

Эвмениды: Зачем ты мне это говоришь?

Ло Фэй: Потому что вижу, что ты этого желаешь.

Эвмениды: Что именно ты имеешь в виду? И при чем тут девушка?

Ло Фэй: Ты смотришь за ней. Защищаешь. Она – отдушина для тебя. Если б ты мог вернуться к началу всего этого, то не стал бы убивать офицера Чжэн Хаомина, не так ли?

Эвмениды: Ты ошибаешься.

Ло Фэй: В чем? Зачем было убивать того, кто не сделал ничего дурного?

Эвмениды: Мы на противоположных сторонах. Жить из нас суждено только одному. Мне нужно было убить врага, чтобы сохранить в себе веру. С тем, чтобы я не колебался, когда столкнусь с полицией в следующий раз. У Юань Чжибана была любимая поговорка – я уверен, что тебе она тоже знакома: «Быть милосердным к врагу – значит быть жестоким к самому себе».

Ло Фэй: У меня есть к тебе еще один вопрос. И мне нужен на него честный ответ.

Эвмениды: Вначале задай вопрос.

Ло Фэй: Убийство офицера Чжэн действительно укрепило тебя в решении уничтожить полицейского – твоего так называемого врага – в следующий раз, когда кто-то встанет у тебя на пути?

Эвмениды:…

Ло Фэй: Ну же?

Эвмениды:…

Ло Фэй: Прошло уже две минуты. В чем задержка?

Эвмениды:…

Ло Фэй: Теория Юань Чжибана была ошибочной, не так ли? Убийство офицера Чжэн вовсе не укрепило твою решимость; оно скорее погрузило тебя в вязкую трясину вины. Иначе зачем тебе было искать ту девушку? Признай – тобою движет чувство вины.

Эвмениды: Забавно. Ты навязываешь мне свои собственные идеи.

Ло Фэй: Свои идеи тебе навязал как раз Юань Чжибан. Это он заставил тебя убить офицера Чжэн. Он промыл тебе мозги, заставив поверить, что полиция – твой враг. Он даже снабдил тебя этим печально известным прозвищем, которым ты до сих пор пользуешься. Ты никогда не задумывался, почему Юань Чжибан рассчитывал, что ты примешь все это без вопросов? Не задумывался, почему тебе пришлось стать Эвменидами? В глубине души ты сознаешь, что живешь лишь чужими извращенными желаниями.

Эвмениды: Он дал мне второй шанс на жизнь. После всего, что он для меня сделал, какое право я имел ему отказывать?

Ло Фэй: Ты действительно думаешь, что Юань Чжибан был просто великодушен и что у него не было скрытых мотивов?

Эвмениды: Я слушал тебя достаточно.

Ло Фэй: Ты знаешь, что именно Юань Чжибан убил твоего отца. Ситуация в квартире была уже под контролем, но Юань Чжибан все равно открыл огонь. Зачем он это сделал? Ты никогда не задавал себе этот вопрос?

Эвмениды: Хватит! Мне не нужна твоя ложь. Я могу узнать правду сам, без твоей помощи.

Ло Фэй: Хорошо. Возможно, правда изменит тебя больше, чем ты ожидаешь.

Эвмениды: Что она может изменить? Ведь я уже убийца.

Ло Фэй: То, кем ты уже являешься, не имеет значения. Важно то, что у каждого есть будущее.

Эвмениды: Ты возглавляешь специальную следственную группу № 418. Я – убийца в розыске. Нам в самом деле стоит рассуждать о будущем?

Ло Фэй: Моя должность руководителя специальной следственной группы всего лишь временная. Если по прошествии времени не произойдет еще одно убийство, я вернусь к себе в Лунчжоу.

Эвмениды: Ты откажешься от своей миссии?

Ло Фэй: Моя миссия не в том, чтобы мстить, а в том, чтобы предотвращать преступления. У меня есть два варианта. Если ты продолжишь убивать, я найду тебя и обезврежу. Если же исчезнешь и о тебе больше не будет слышно, тогда и заниматься нечем. Честно говоря, я, не задумываясь, выбрал бы второй вариант. А если ты попытаешься искупить свои прошлые преступления, мой выбор станет еще более интересным.

Эвмениды: Пока я продолжаю убивать, ты не перестанешь меня преследовать – я прав?

Ло Фэй: Да. На данный момент у тебя еще есть выбор, но как только ты совершишь еще одно убийство, все остальное я сметаю с доски. Даю тебе время до конца месяца.

Разумеется, этот срок был назван не наобум. Это была крайняя дата, вписанная Эвменидами в извещение о смертном приговоре журналиста Ду Минцяна.

Сейчас Ло Фэй ждал от Эвменид ответ. Его не последовало.

* * *

Спустя три дня, 10 ноября, 9:27

Похоронное бюро

Час стоял ранний, и на площадке перед похоронным бюро было просторно. Но и транспортный поток в эту сторону был негуст. Большинство водителей объезжали похоронное бюро стороной, предпочитая другой путь.

Около дюжины продавцов уже успели обустроить перед зданием свои ларьки. Здесь продавались цветы, венки, ритуальные монеты на путешествие покойнику в загробную жизнь, свечи – словом, все традиционные предметы, связанные в Китае со смертью и трауром.

– Господин не желает цветочков перед входом?

– Денежки, загробные денежки! Дешево, дешевле не бывает!

Из толпы прибывающих скорбящих вышел пожилой мужчина – изможденный, волосы и борода с обильной проседью; на вид лет семьдесят. Вдумчиво оглядев продавцов, он подошел к цветочному ларьку.

Приземистый продавец был сравнительно молод – в мятой одежде, не чесан и не мыт по меньшей мере неделю. При виде клиента он угодливо изогнулся:

– Чем могу, господин?

Не обращая внимания на его товары, пожилой спросил:

– Где твое начальство?

Продавец растерянно заморгал. Оглянувшись на других продавцов, он снова поглядел на старикана.

– Я вас, извините, не пойму… Мы, торговцы, тут сами себе хозяева.

– Брось прикидываться. – Старикан неодобрительно покачал головой. – Все вы из уголовки. И ты, и тот малый, что вышел за мной из автобуса. Вон тот, в зеленой куртке.

Глаза продавца метнулись влево, затем вправо. Он затравленно улыбнулся:

– Простите, господин. Вы, должно быть, с кем-то меня перепутали.

С долгим разочарованным выдохом старикан вдруг схватил торговца за сальную прядь на виске. Тот дернул головой, но старик держал цепко. Перед глазами торгаша что-то мелькнуло – резко, аж с ветерком у лица. Когда зрение снова прояснилось, он увидел, что старикан держит между пальцами беспроводной микрофончик.

«Торгаш» попеременно глазел то на микрофон, то на лицо старика. «Это на летучке не обсуждалось», – вертелось у него в голове.

– Вызови своего начальника. Мне надо с ним поговорить. – Старикан положил микрофон на прилавок и ушел.