– Оно тебя не обидит, с ним расправились, – снова попробовала успокоить я и покачала перед лицом Веры стаканом с водой. – Попей. Тебе надо попить.

Она попыталась соскочить с кровати, я удержала Веру, но выбитый из руки стакан покатился по полу.

Оглянулась на дверь. Лирикири все не шел, занимался Вериндером.

– Кто-нибудь, помогите, – простонала я, снова поворачиваясь к Вере.

Что делать? Это в кино пощечину дадут – и человек успокаивается, а на практике не так-то легко поднять руку на ребенка.

– Вера, все хорошо. Все обошлось. Мы в безопасности.

Вера заколотила руками и ногами, силилась соскочить на пол. Я обняла ее крепко-крепко. Вера билась в моих руках, всхлипывала. И вдруг сквозь плачь послышалось:

– Он не умер? Его не раздавило? Не раздавило?

У меня мурашки побежали по спине:

– Кого?

– Л-лавентина. – Вера повисла в моих руках, ее трясло, сиплый голос казался совершенно недетским. – Его ведь не раздавило, как дядю?

– Нет, с Лавентином все хорошо. – Я гладила ее по встрепанным, влажным от пота волосам. – Все хорошо, все живы.

Скорее бы пришел Лирикири.

Вытаскивать министра пришлось моей химере. Она зацепилась хвостами и лапами, осторожно спустилась по осыпавшимся стенкам на дно разлома и легла. Морщась от боли, министр схватился за ее рога и осторожно, стараясь не потревожить лишившуюся повязки руку, залез на отливавшую металлом спину.

Когда химера выползла на развороченную подъездную дорожку, министр был так бледен, и взгляд был такой полуобморочный, что я сказал:

– Ты не слезай, – и зашагал к дому.

Химера везла безмолвно согласившегося на это министра. Вблизи он, положа руку на сердце, даже в вечернем сумраке выглядел хуже покойника на похоронах. Что показательно – даже не пытался отдавать распоряжения идущим по пятам офицерам особого отдела.

Опять мне стало стыдно. А ведь я кричал, чтобы он не колдовал…

– Ты мне все объяснишь, – глухо пробормотал министр, – об этом духе бездны и длоре, который не длор.

– Объясню, что сам знаю. Хотя пассаж про длора, который не длор, я не понял.

Оглянулся на опаленные кусты. Хлайкери бросил в Йаа-Ий химическую бомбу с магической составляющей.

Не чистую магию использовал, а средство, каким мог воспользоваться даже немаг.

– Проклятье, – процедил министр и обернулся. – Отправьте отряды в дом Эрджинбрасских. Глав рода сюда, ко мне на допрос. Остальных из дома не выпускать. И никого не впускать вообще. До моего особого распоряжения.

Крайний из офицеров кивнул и побежал, присвистывая. На его зов в разрушенные ворота вбежал красный ездовой ящер. Офицер на ходу прыгнул в седло и, лавируя между трещинами в земле, умчался прочь.

От песчаного рогача осталась лишь бесформенная саморазрушающаяся каша. Еще минут пятнадцать – и он растечется, впитается в землю. Я вздохнул.

Возле крыльца химера улеглась на брюхо и сделала из лап подобие лестницы, а один из хвостов согнула в перила. Стиснув зубы, министр приподнялся, попробовал ухватиться за «перила».

Отвернувшись, я послал химере команду. Когда хвосты опутали министра, он охнул, но, оказавшись на земле, не проронил ни слова. Шумно дыша, прошагал мимо меня к дому. Пошатнувшись, схватился за косяк.

Гордыня хуже неволи. И ведь не умер бы, помоги я ему до доктора дойти. Но если поддержу, весь изобидится. Тяжело с ним.

– Смотри, как хорошо ты заговорила, – подбодрила я. – А с Лавентином все в порядке.

Вера надрывалась в плаче. У двери послышались шаги. Доктор Лирикири показался мне ангелом спасения.

– Помогите, – взмолилась я.

Он протянул руки, сжал виски трясущейся Веры, и она обмякла в моих объятиях.

– Положите ее. – Лирикири встряхнул кистями и, проведя ладонью по своему лбу, стал разминать пальцы. – Ух, ну и денек! Столько пациентов за раз у меня было только на практике.

– Она заговорила, – укутывая Веру одеялом, прошептала я. – Сказала несколько слов.

Лирикири широко улыбался:

– Прекрасная новость! Правда, плохо, что это случилось в результате нервного потрясения.

– Как Вериндер, кстати? – Убирая прядь со щеки, я поняла, что лицо мокрое от слез.

От моих слез.

– Я остановил разрыв сердечной мышцы. Все хорошо. Вериндер еще бодрячком. У него хорошая родовая магия, лечить может.

– Что делать с Верой?

– Покой. Крепкий сон. – Лирикири усмехнулся. – До утра можете об этом не беспокоиться, ее из пушки не разбудишь.

– Спасибо. Но дальше что?

– Утром загляну, осмотрю ее. И тогда решим.

В спальню заглянул Лавентин:

– Доктор, там министру надо помочь.

– Уже бегу! – всплеснул руками Лирикири и умчался к следующему пациенту.

А Лавентин так и остался стоять, задумчиво на меня глядя.

– Ты в порядке?

– Вроде да. – Провела ладонью по встрепанным волосам, заправила пряди за уши. – А что это были за существа? Первое я уже видела у тебя во дворе, а то, что в женщину превратилось, это…

– Мой родовой дух. Разумная форма магии. Бабонтия Мулькура. Она интересная. А химера – песочный рогач, он создан, чтобы из толпы простолюдинов магов противника вылавливать. Они так маскируются иногда, их трудно выбить.

– Не повезло Равверу. – Я снова расправила волосы, потому что забранные за уши пряди выглядят не очень.

– Да нет, он легко отделался. Хорошо, что рогач его съесть не успел. Министр сильный маг, он ему очень вкусным казался.

Фантазия моя – враг мой. Вот зачем я сейчас пожеванного Раввера представила?

– Ну, раз ты в порядке, я пойду, – Лавентин указал себе за спину, – вдруг министру понадоблюсь.

– Да, конечно, иди. Вера будет спать до утра. Я, наверное, тоже.

– Хорошо…

Но он остался на месте, и мне становилось как-то неловко.

Браслеты дернули нас одновременно. Споткнувшись о туфельку Веры, Лавентин рухнул передо мной на колени. Наши браслеты звонко соединились.

– Извини, – прошептал Лавентин.

Кто-то сухо кашлянул. Я огляделась, но в спальне кроме нас была только Вера, и она спала.

– Бабонтия велела передать, – заговорил так и не появившийся привратный дух, – что рядовую сцепку браслетов можно разомкнуть поцелуем. В губы. Все, я удаляюсь.

Но из-за того, что он и не показывался, чудилось, будто он до сих пор здесь.

Лавентин преданно смотрел на меня снизу.