Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда доктор, странно пятясь, вышел из трактира, я повернулся к священнику, мирно вкушавшему блинчики и яблочный пирог по-бретонски, это когда с добавлением ягод черники:
— Позвольте, святой отец, пожертвовать на храм, эти скромные три… нет, четыре флорина! А также, я очень надеюсь, что когда вас кто-то спросит о том что было в трактире… нет, не глядите так! Я вовсе не прошу вас лгать и лицемерить! Как можно⁈ Чтобы я предложил такое священнику⁈ Фу! Нет, но ведь можно ответить на этот вопрос обтекаемо… Дескать, да, был в трактире. Да, читал над этими несчастными молитву…
— Но я не читал молитву! — удивился священник.
— Так прочтите! — не остался в долгу я, — Соответствующую! И когда вас спросят, какую молитву вы читали над бедными проезжающими, вы так и ответите — соответствующую! Без лишней конкретики.
Священник, не торопясь, обмакнул в сметану очередной блинчик, с удовольствием доел его, тщательно вытер губы и руки, встал и прочитал очень краткую молитву, как я понял, благословляющую наш дальнейший путь. Потом легко, почти незаметно, смахнул со стола четыре золотые монетки и отправился по своим делам. Уф-ф!.. Я очень надеюсь, что монах и священник не заодно! Но волшебный перстень на моём пальце молчал, не чувствуя лжи, значит мои надежды не беспочвенны.
— Любезный! — подозвал я трактирщика, — Собери своих людей. Всех. Пусть они подойдут сюда, к столу.
— Вот что, голубчики! — обратился я к персоналу, когда они выстроились перед нами в ряд, — Сегодня вы видели много удивительного и загадочного… Но если вы скажете, хоть слово об этом своим друзьям, родственникам или, хотя бы священнику на исповеди, вы тут же потеряете своё сытное место! Надеюсь, вы это понимаете? Потому что наш добрый хозяин от таких разговоров, потеряет доход, а это не есть хорошо, терять доход. И того, кто причинит ему подобное, он вышвырнет вон без сожаления. Я не призываю вас лгать! Достаточно будет простого молчания. И за это молчание я готов вас вознаградить… ну-у… по паре денье каждому! А бедной служанке, которая пострадала больше всех — три! Вот, можете взять свои денежки. И я запрещаю вам обсуждать то, что произошло, даже между собой. Ничего не было! Забудьте! И будете счастливы. Можете идти по своим делам… Молча!
Теперь ты, любезный. Признаю что, хоть и без нашего злого умысла, но именно мы можем явиться причиной некоторых… э-э-э… дурных слухов в отношении твоего трактира. Но это, только если твои люди проговорятся. Поговори с ними ещё раз, от себя. По-отечески: мягко и одновременно строго. Ну, а тебе, на всякий случай, вроде компенсации за возможные убытки, вот: раз, два… четыре флорина. Нет, пять! Мне очень понравилась здешняя кухня! Очень! Ну и… если что, не держи на нас зла! Мы уже уезжаем, и вряд ли когда ещё свидимся.
— Не нужно… золота! — выговорил трактирщик, явно борясь с собой, — Я перед госпожой графиней по гроб жизни в долгу! Так что… какое золото? И потом: я же видел, что это вы не ради глупой шутки, что для вас это всё серьёзно было…
— Да, для нас это серьёзно, — подтвердил я, — Но ты не должен терпеть убытки из-за чьей-то чужой опасности. Возьми деньги. Если ты так уж щепетилен, то просто отложи их в сторону. Если будет ущерб из-за нас трактиру — ты их возьмёшь. Если нет — то пусть себе деньги лежат как есть. А? Хотя лично я советую не миндальничать. Деньги должны крутиться в деле, а не на полке лежать.
— Ну, коли так, то возьму! — со вздохом облегчения, решился трактирщик, — Счастливый путь, господа!
— Эльке! — очнулась Катерина, — Где карета⁈
— Так, во дворе же! Готова совсем.
— А где мои вещи?
— В карету я снесла. Всё погружено.
— Андреас! Ты что расселся? Никак желудок не набьёшь? Уже светлый день на дворе, а мы ещё не в пути!
— А я что? — возмутился я, — Я готов!
— Так, почему не в седле? Готов он… Вперёд! Марш-марш!
И уже через полминуты:
— Трогот! Погоняй!
— Но-о-о-о!!!
И опять, вот она, бесконечная дорога! Эх, Шарик! Счастье-то какое! Верно? Вижу, что ты согласен! Вперёд, Шарик! Вперёд! Йо-хо-о-о!!!
Глава 27
Путевые заметки
— У вас есть записная книжка, чтобы записывать ваши гениальные мысли?
— Гениальные мысли приходят в голову так редко, что их нетрудно запомнить.
Ответ Альберта Эйнштейна.
Эйфория. Так, наверное, можно охарактеризовать то состояние, когда мы помчались дальше, убедившись, что все наши враги от нас отстали. Наверное, они думают, что мы мёртвые. Пусть думают! А мы живы, веселы и энергично несёмся к намеченной цели!
Целыми днями не смолкали шутки и смех. Даже Трогот и Эльке заразились нашим настроением. И однажды, когда мы сделали в дороге полуденный привал, чтобы подкрепиться бутербродом с ветчиной, я неосторожно пожаловался на то, что уж очень холодает, Катерина подмигнула Эльке… та хитро кивнула в ответ… и как раз в тот момент, когда я меньше всего этого ожидал, в меня ударили снежные комки!
— Сдурели⁈ — поразился я, вытряхивая снежную крошку из-за воротника и сметая следы снежных комков с одежды.
— Это игра такая! — задорно прокричала мне Катерина, — Защищайся!
И полетели новые комки снега.
— Не хочу я в эту дурацкую игру играть! — завопил я, еле успевая уклоняться от снежных снарядов.
— Тогда проиграешь! Трогот! Иди к нам на помощь! Закидаем Андреаса снежками!
И, что бы вы думали? Зрелый, солидный человек, отобранный из десятков других, зрелых и солидных, для отправки в посольство, заулыбался, соскочил с козел кареты, и бросился в схватку.
— Ваша милость! — заорал он, — Не сдавайтесь! Я иду на помощь! Сейчас мы их победим!
И тут же комки снега полетели уже в сторону девушек. Ах, вот как играют в эту игру⁈ Я присмотрелся, как быстро и ловко Трогот лепит снежные комки и тоже принялся за дело. И у нас пошло на лад!
Да, конечно, я заметил, что Трогот кидается снегом, в основном, в Эльке. А если и кидает снег в сторону Катерины, то это именно «в сторону», специально, чтобы не попасть. Да