Но прусский король, как обычно, бросился в атаку. Сражение было крайне упорным. Сам Фридрих был контужен, Даун ранен. Он был уже уверен, что пруссаков сломили, послал Марии Терезии донесение о победе. Хотя одолели все-таки пруссаки. Австрийцы потеряли 18 тыс. убитых, раненых и пленных, 50 орудий, в беспорядке отступали. Прусский король вернул почти всю Саксонию. Но и его урон был лишь немногим меньше. А восполнить потери он уже не мог…

И в это же время он получил новый удар – от союзной Англии. Она удовлетворила свои аппетиты. В Америке отобрала у французов Канаду и еще ряд областей, карибские острова. Захватила их владения в Индии. Вместе с пруссаками отбила все наступления французов на Ганновер. Задача отвлечь их войной в Европе была выполнена. Пруссия для этого больше не требовалась, и Англия прекратила выплачивать ей субсидии. Вместо этого вступила в секретные сношения с Австрией о заключении мира. Те же инструкции получил новый британский посол в России Роберт Кейт.

Глава 30. Последнее Рождество

Елизавета в Царском Селе. Художник Евгений Лансере

Елизавета оплыла, ее мучили язвы на опухших ногах. Летом 1760 г. она почти не выезжала из Царского Села. Осенью перебралась во временный дворец на Мойке – новый Зимний был еще не завершен. Появляться на публике государыня перестала. Последним большим праздником, где она побывала, стали ноябрьские кавалерские торжества ордена Андрея Первозванного. Императрица замкнулась в своих покоях. Постоянный доступ к ней имели только приближенные дамы, Иван Шувалов и итальянский тенор Компаньи, которого Елизавета любила слушать – все иностранные послы тотчас подружились с ним.

Даже Воронцову порой приходилось ждать неделями для доклада, а что-то срочное передавать через фаворита. Когда Елизавете становилось лучше, она принималась рассматривать ткани, примерять платья, обсуждая их с наперсницами. Иногда тот или иной наряд вдохновлял ее. Она объявляла, что поедет в театр или на бал. Начиналась кутерьма. Императрицу одевали, укладывали прическу, использовали весь арсенал косметики, маскируя увядшую кожу. Но когда все было готово, порыв Елизаветы уже иссякал, она утомлялась – и отменяла выезд. Возвращалась в состояние апатии, тосковала. И если раньше она употребляла спиртное очень мало, то теперь старалась отогнать тягостные мысли, взбодриться – и пристрастилась к крепким наливкам. Прикладывалась к ним и днем, и бессонными ночами, и дозы получались более чем солидными, усугубляя болезни.

Иван Шувалов и Воронцов, надо отдать им должное, пользовались возможностью общаться с государыней не только в интересах своих придворных группировок. Пытались открывать ей глаза на беспорядки в стране, на страшные злоупотребления, неисполнение ее собственных указов. Она искренне огорчалась, вздыхала: «Боже, как меня обманывают!» Но возвращалась к привычной возне с нарядами или к молитвам. Для кардинальных перетрясок государства у нее уже не было сил. Она не могла даже добиться, чтобы ей самой поскорее переехать в новый Зимний дворец. Во временном, деревянном, Елизавета очень боялась пожаров – помнила, как погибли в пламени два ее московских дворца. Но на отделку Растрелли запрашивал 380.000 руб., а для личных покоев императрицы еще 100.000. Их не было. А когда нужную сумму удалось собрать, случился большой пожар в Петербурге. Царица в душевном порыве сама отказалась от перспективы быстрого переезда, велела передать деньги на помощь погорельцам. Хотя и до них эти средства не дошли, перенацелили на срочные военные нужды.

Позже выяснилось, что деньги-то у императрицы были. Екатерина II вспоминала, что под конец жизни Елизавета стала копить наличные, не расходуя их ни на какие нужды [105, с. 884]. Датский посол Гастгаузен слышал из разговоров, что после ее смерти в личных апартаментах нашли золото, серебро, монеты на сумму от 3 до 4 млн руб. Очевидно, слухи были сильно преувеличены. Откуда государыня взяла бы такую гору драгметаллов и где бы хранила ее? Потребовался бы целый склад. Возможно, речь шла о куда более скромной сумме 106 тыс. руб., которую царица доверила на хранение Ивану Шувалову (и он честно сдал деньги Петру III). Но зачем Елизавета копила их, осталось неведомым. Просто так, на непредвиденный случай? На продолжение войны, если совсем прижмет?

А близких людей у нее оставалось все меньше. В периоды улучшений она иногда хотела увидеть того или иного вельможу и все чаще слышала, что этот человек сейчас находится у наследника. Столичный свет уже полным ходом переориентировался на «молодой двор». Каково было Елизавете осознавать это? И ведь ситуация усугублялась не только персональной сменой монарха. Петр готовился поломать всю политику своей тети и благодетельницы. Кто же этого не знал, он даже перед Понятовским откровенничал: «Подумайте только, как мне не повезло! Я мог бы вступить на прусскую службу, служил бы ревностно – как только был бы способен, и к настоящему времени мог бы надеяться получить полк и звание генерал-майора, а быть может, даже генерал-лейтенанта… И что же?! Меня притащили сюда, чтобы сделать великим князем этой зас…… страны!» Не считал нужным держать язык за зубами о собственном шпионаже, пересылках с Пруссией [98, 99]. Только Тайная канцелярия почему-то не обращала внимания на его связи с врагом, на его высказывания о пересылках планов через Волкова – и до Елизаветы их не доводила. Потому что государыне уже изменил «верный из верных», Александр Шувалов. Исподволь пристроился к наследнику.

Хотя сам Петр ни малейшим авторитетом не пользовался. Зарубежные современники отмечали те же его черты, что и раньше: легкомыслие, беспечность, абсолютную негодность к серьезным предприятиям. Куда выше оценивали его жену. Французский дипломат Фавье писал, что «великая княгиня – женщина большого ума, весьма образованная и способная к делу» [57, с. 387–388]. Но иностранцы (и Фавье в том числе) приходили к однозначному выводу: самостоятельной роли она не будет играть никогда. Этого не позволит муж, а опоры в России она не получит из-за немецкого происхождения. Что ж, Екатерина, в отличие от Петра, о своих замыслах не болтала. Но приобрела еще одного полезного друга, Никиту Панина. Он был выдвиженцем Бестужева, дипломатом, а с 1760 г. наставником внука Елизаветы, Павла. Хотя мастером он был не только в дипломатии, но и в конспиративной работе – в Швеции создал великолепную разведывательную сеть. Близкой подругой Екатерины стала даже сестра фаворитки мужа, княгиня Дашкова, урожденная Воронцова. Петр вызывал у нее отвращение, и она отвернулась от родственников.

Между тем ее дядя-канцлер уже полностью переключился на Петра. Выяснив, что Франции очень не нравятся русские планы присоединить Восточную Пруссию и обменять у поляков на Украину, Воронцов даже без согласования с царицей вынес на обсуждение союзников другой проект. Обменяться