в Москве на ул. Фридриха Энгельса, д. 21а, неподалеку от Лефортовской набережной и в двадцати минутах ходьбы до Лефортовского парка.

266

Той же ночью в вагоне пустом / зуб мне вышибет дембель-матросик, – / впрочем, надо сказать, поделом

Во многих ст-ниях и поэмах К. подробно рассказывает о своей службе в советской армии. В V гл. этот мотив тоже возникнет, но лишь мимоходом (ср. с. 110–111). В комментируемых стихах автор, во-первых, ясно и доступно показывает, к чему в итоге приведет лирического героя предпочтение пивных ларьков семинарским занятиям в институте (особо приятно и принято было прогуливать семинары по т. наз. «общественным наукам» – истории КПСС, диалектическому и историческому материализму и т. п.), а во-вторых, концентрированно описывает тот урок усмирения гордыни, который он впоследствии получит в армии сполна, а учась в институте – в относительно легкой форме. Ср. в интервью К.: «…хотя я никому этого не пожелаю, лично мне это было на пользу <…> Потому что я к тому времени, со всеми своими стишками и бездельем, и таким добросовестным мальчишеским развратом, запросто мог стать обыкновенным ничтожеством и мерзавцем. А в армии я впервые столкнулся с жизнью – без всяких прикрас. И понял, что сам из себя ничего не представляю – ни удивительного, ни ценного, – поскольку все то, чем я гордился – мол, читал и то, и се, и венки сонетов пишу, – оказалось ненужным, и стало ясно, что в реальных ситуациях я веду себя, может, и не хуже, но нисколько не лучше, чем остальные ребята, украинские пэтэушники, которые со мной служат <…> В общем, я понял, что ничем я не отличаюсь от других – никакой высоты духа, ничего. А при этом понятно, что с этих ребят спрашивать нечего – их никто хорошему не учил, а я-то книжки читал и вроде должен вести себя иначе, а не веду. И спесь была с меня сильно сбита, и это было хорошо. В моем случае» (Кибиров 2011).

Действие этого эпизода, очевидно, развертывается в октябре, после сентябрьского приказа о демобилизации, но в антураже «золотой осени». Демобилизованные матросы, служившие не два (как в других родах войск), а три года, были более склонны к насильственному установлению социальной справедливости и наказанию антиобщественных поступков гражданской молодежи.

267

А потом, а потом XXV / съезд прочмокал и XXVI, / и покинули хаты ребята, / чтобы землю в Афгане… Постой!

В отличие от «Вступления» и всех остальных глав СПС, в V гл. события эпохи описываются не вразнобой, а последовательно, совпадая с биографией нарратора и этапами приближения «часа мужества» в его жизни и в жизни страны.

Римские цифры вместо слов «двадцать пятый» и «двадцать шестой» – черта официального языка советской эпохи, восходящая к 1920-м гг. Ср. обыгрывание этой особенности в анекдоте: Брежнев выступает на съезде и читает по бумажке: «Товарищи! Партия послала меня на х… на х… ху…». Референты сбоку: «Леонид Ильич, это – „двадцать шестой“». XXV съезд КПСС прошел в феврале – марте 1976 года; XXVI – в феврале – марте 1981 года. Главным действующим лицом и чтецом отчетных докладов на обоих съездах выступил Брежнев, на чью шамкающую с характерным причмокиванием речь К. и намекает во втором комментируемом стихе. Связано это причмокивание было с тем, что вставная челюсть генсека была укреплена отечественными стоматологами не слишком удачно. В 1977 г. на помощь призвали специалистов из ФРГ, однако и их усилия блестящими результатами не увенчались. Малоаппетитные подробности, касающиеся состояния ротовой полости Брежнева в конце 1970-х гг., желающие могут найти в интервью с немецким дантистом Питером Хугом (Лунина: 8). Чтение влюбленными материалов съездов партии выступает издевательским лейтмотивом ст-ния К. «Любовь, комсомол и весна» (1987): «Они сидят в обнимку на собраньи, / они в обнимку тесную читают / Доклад на съезде XXV или / XXVI» (Кибиров 1994: 190) – издевательство состоит в том, что никакой особой разницы между материалами XXV и XXVI съездов (в отличие от ХХ или XXII) не наблюдалось, а сама ситуация была совершенно непредставима для цинически настроенных современников.

Далее К. ернически цитирует (и тоже уже не в первый раз; ср. с. 163, 188) «Гренаду» Светлова («Я хату покинул, / Пошел воевать, / Чтоб землю в Гренаде / Крестьянам отдать» (Русские советские песни: 121)). Однако затем автор поэмы резко себя останавливает: вероятно, и потому, что бесконечные повторы уже сказанного вызывают экзистенциальную тошноту, и потому, что тема вторжения советских войск в Афганистан (решение о котором было принято на заседании Политбюро ЦК КПСС 12 декабря 1979 года; ср. с. 313) слишком болезненна для нарратора, как и для многих его современников, старших и младших. Ср., например, в «Стихах о зимней кампании 1980 года» (1980) И. Бродского о детях, которые не были в свое время рождены и не стали участниками позорной и бессмысленной Афганской войны:

Слава тем, кто, не поднимая взора,

шли в абортарий в шестидесятых,

спасая отечество от позора!

(Бродский 1993: 236)

Ср. также в послании К. «Л. С. Рубинштейну» стихи, проникнутые презрением к А. Розенбауму, посетившему советские части в Афганистане и написавшему об этом цикл песен: «Розенбаум в Афган слетал, / с кровью красною чужою / сопли сладкие смешал» (Кибиров 1994: 166).

268

Хватит! Что ты, ей-богу. Не надо. / Спой мне что-нибудь. – Нечего спеть. / Все ведь кончено. Радость-отрада, / нам уже ничего не успеть!

Начиная с последнего стиха предыдущей строфы К. почти совсем отказывается от спасительной, остраняющей его поэтическую речь иронии в пользу надрывного, близкого к истерике монолога о конце советской истории (выстроенного как внутренний диалог) в духе Высоцкого. Неслучайными, хотя и абсолютно непреднамеренными кажутся и переклички комментируемых стихов К. с написанной в том же 1987 г. песней В. Цоя «В наших глазах» (общее – ощущение конца эпохи):

Мы хотели песен – не было слов.

Мы хотели спать – не было снов.

Мы носили траур.

Оркестр играл туш.

(Цой: 327)

Обращение «радость-отрада» в третьем стихе, по-видимому, стилизует всю комментируемую строфу под трогательную народную песню. Ср., например, первые шесть стихов песни, написанной в середине XIX в. А. Гурилевым на слова неизвестного автора:

Ты, отрада, радость, мой

Сиз голубчик дорогой,

Жаль расстаться мне с тобой.

Жаль расстаться мне с тобой.

Жаль расстаться, распрощаться,

Мил, навеки от тебя…

269

Все ведь кончено. Так и запишем – / не сбылась вековая мечта

В этих стихах трагичность свидетельства о крахе семидесятилетней надежды советских людей на светлое будущее оттеняется