– Как же, как же! Маленькой девочкой тебя ещё помню. Подолгу в Киеве ты со братьями бывала. Эй, холопы! В дом ведите гостью нашу дорогую!

Гертруда засуетилась, передала дочь на попечение челядинок, сама же поспешила обратно на крыльцо.

Вышеслава решительно затрясла головой.

– Нет, прости уж, тётушка, но мне сперва с сыном твоим побаить надобно! – заявила она. – Где он ныне пребывает?

– Да где! Сиднем сидит в крепости! Господи, что за наказанье мне досталось! Как мать увидит, так ругань одну уста еговые извергают! Не любит он меня вовсе, Вышеславушка! – Гертруда неожиданно разревелась, завыла, запричитала по-бабьи. – Вот трое сынов у меня было, двое добрых, Мстислав и Ярополк, – и на рати справных, и щедрых. И ентот, средненький, паршивец, кознодей! Те двое умерли, а сей один уцелел! Ты поезжай к ему, коли надобность есть, конечно, токмо, скажу, помощи от его никакой не дождёшься!

– Не просить я приехала! – повысив голос, промолвила Вышеслава.

Гертруда промолчала, с некоторым удивлением глядя на неё. Вот ведь женщина! Муж умер в изгнании восемь лет назад, теперь сын почил в Бозе, а она всё такая же, гордая, несломленная.

Распрощавшись с Гертрудой, Вышеслава забралась обратно в возок и велела ехать в крепость, на княж двор.

Долго перебирались они по броду через реку, прежде чем оказались в обнесённой стенами крепости. Перед взором вдовой польской королевы возник терем в два жила, деревянный, с двумя каменными башенками, пристроенными по краям.

Встречали её ближние Святополковы мужи. Были здесь и Магнус, и Фарман, и Славята, и старый Святополков дядька Перенит.

Сам Святополк, явно озабоченный прибытием двухродной сестры, встретил её на сенях.

Он попытался обнять Вышеславу, но натолкнулся на решительно выставленные вперёд маленькие кулачки и остановился, не зная, что делать. Холодно пригласил пройти в горницу, посадил на скамью, сам по привычке заходил вокруг, бросая на непрошеную гостью косые, исполненные подозрительности взгляды.

Невольно он залюбовался её красотой, вспомнил, как в детстве отхаживала она его хворостиной и потом каталась от смеха, слушая их с Мономахом слова извинений. Те же глаза серые, тот же носик задорно вздёрнутый, даже улыбка на лице та же. И волосы златыми кудрями спадают на чело из-под сдвинутого немного назад чёрного повоя. Сколько лет не видались? Шестнадцать, кажется.

Вот потеряла престол в Польше, мужа, сына – всё, считай, потеряла, а будто и не было ничего этого, не чуется в лице ни следов прожитых лет, ни пережитых тяжких невзгод.

Вышеслава положила перед Святополком грамоту с вислой печатью.

– Угорский король Владислав шлёт! – пояснила она. – Ты, должно быть, ведаешь. Он был ласков ко мне и моему покойному сыну, обещал выделить земли в своей стране и не хотел, чтобы мы возвращались в Польшу. Ах, если бы я прислушалась к его совету! Тогда мой Мешко был бы жив!

На глаза женщины навернулись слёзы.

Святополк промолчал, кусая губы. Развернул послание угорца, долго вчитывался в аккуратную латынь, соображал, что к чему.

«Король Ласло обвиняет в отравлении Мешка Ростиславичей! Дескать, мстили они за разорённые свои волости! Иные говорят: это козни Софии, жены польского князя Германа, и воеводы Сецеха, её полюбовника. А что, если… Если они все сговорились: Рюрик Ростиславич, София, Мономах! Угробили Ярополка, отравили Мешка, теперь до меня очередь дойдёт!»

Страшно стало Святополку, не знал он, что и думать. Отложил грамоту в сторону, повалился на скамью, троекратно набожно перекрестился.

Наконец князь нарушил молчание.

– На словах ничего не велел король угров тебе передать? – спросил он. – Вижу, тёмные дела вокруг нас творятся.

– Одно говорил: чтобы остерегался ты Ростиславичей. Моё же дело малое: передать тебе слова еговые и грамоту. Остальное буду говорить от себя.

Вышеслава гордо вскинула вверх голову в повойнике.

– Я была против женитьбы моего сына на твоей сестре. Ибо их соуз брачный – кровосмешение, от таких браков часто рождается неполноценное потомство. Хотя их обоих жалко… Безмерно жалко! Но слуги моего Мешка и князь Герман уговорили меня…

– Кровосмешение… Инцест, – задумчиво повторил Святополк на латыни. – Что теперь об этом толковать! Было, прошло. Моя сестра вернулась ко мне. Вдовствует, как и ты.

– Мне вдовствовать осталось недолго. – Вышеслава вдруг улыбнулась. – Вот отношу траур по сыну, пойду снова замуж. За одного знатного угорца. Надеюсь, у меня ещё будут дети.

«Ещё бы! Такая краля, да одна! Прольёт слёзы горькие, успокоится, станет жить дальше! – подумал Святополк. – Уже, почитай, отплакала своё. Мне-то вот как теперь быть?! Как от вражьего удара в спину оберечься?!»

Беспокойство охватывало Святополка, снова вскочил он на ноги, заходил по горнице, теребя перстами длинную свою бороду.

Меж тем Вышеслава продолжала:

– Много лет не видались мы с тобою, волче-Святополче! Недруг ты мне! Ведаю, не спорь! – решительным жестом остановила она готового возразить князя. – Брата моего Глеба по твоему повелению сгубили! Хоть и давнее дело сие, да не забыть такое! Ради сына, может, и забыла б, а так… Нет, не могу! Равно как и дядьку Всеволода. Он ить поганым половцам за голову другого брата моего, Романа, заплатил!

– Все мы теряем близких. И у меня погибли и отец, и брат Пётр-Ярополк! И Бог весть, что будет завтра с нами, – хрипло отозвался Святополк. – Весь мир наш бренный исполнен грехов и ненависти!

Он опять крестился, шептал слова молитвы. Вышеслава смотрела на него с презрением в серых пронзительных глазах.

Они коротко простились, Вышеслава легко, как в молодости, выпорхнула из горницы, Святополк угрюмо глянул ей вслед, кликнул гридня, велел звать дядьку Перенита.

Когда старый, седой как лунь боярин, облачённый в тёмно-коричневый кафтан с высоким стоячим воротом, перевязанный на поясе кушаком, явился в горницу, Святополк показал ему послание угорского короля и рассказал о Вышеславе.

– Извини, княже, грамоты латынской не разумею. Переведи, – попросил Перенит.

Выслушав сбивчивое повествование Святополка, боярин ласково улыбнулся своему воспитаннику.

– Что до королевы Софии и Сецеха, им тебя травить никоей выгоды нет, – молвил он веско. – Наоборот, соузники они твои, княже! Касаемо Ростиславичей, вряд ли сии князьки тебе помешают. С теми же ляхами, с уграми да с Игоревичем на Волыни пущай разбираются. Ну а от козней стрыя Всеволода да от братца твоего двухродного Мономаха мы, бояре стольнокиевские, тебя обережём. Упредим завсегда! Ибо наш ты, княже, родной! За тобою право на стол великий опосля Всеволода!

Слушая речи Перенита, Святополк мало-помалу успокаивался. Уж кому-кому, а дядьке своему доверял туровский владетель всецело. Этот не подведёт и не предаст!

По устам Святополка проскользнула, тотчас утонув в густой бороде, слабая вымученная улыбка.