вокруг огня сидели втроём Святополк, Олег и Давид Игоревич. Разговор предстоял келейный, негромкий, не хотелось, чтобы слышали его лишние уши. Когда в оловянных чарах заискрилось светлое венгерское вино, а из котла в деревянные миски налита была вкусная чечевичная похлёбка, Олег коротким взмахом руки удалил из шатра своего стольника. Следом за ним так же поступили и Святополк с Давидом.

– О чём речь поведём, братия? – спросил Олег. На устах его заиграла полная презрения усмешка. – Что вам от меня надобно?

– Мы тебе не враги, – начал осторожно, кося по сторонам, Святополк.

– Но и не друзья! – отрезал Олег. – Ты, Святополче, брата моего Глеба сгубил!

– А ты меня, Ольг, тогда в Тмутаракани повязал, сребро отобрал и стола лишил! – злобно прохрипел Игоревич.

– Я вас с Володарем отпустил с миром, не стал чинить никоего зла! – гордо вскинув голову, ответил ему Олег. – А сребро то моё было, тмутараканское!

– Хватит прежние обиды считать! – огрызнулся Святополк. – Вот ты Глеба вспомнил, так я отца своего, князя Изяслава, здесь упомяну! Супротив тебя в сече на Нежатиной Ниве он пал!

– Я его не убивал и биться с вами не хотел вовсе! – сразу встрепенулся Олег. – Бориска, буйна головушка, не тем помянут будь покойник, сечу ту затеял!

– Дак, может, не будем более о крови пролитой поминать?! О нынешних делах потолкуем? – Чёрные глаза Святополка лихорадочно засверкали в свете огня.

Он наскоро вычерпал деревянной ложкой чечевичный суп, отхлебнул глоток вина, вытер усы, ещё раз опасливо огляделся по сторонам.

– Дед наш Ярослав лествицу[264] установил, порядок наследования столов княжеских. Первый стол – Киев, второй – Чернигов, а далее – Переяславль, Владимир-на-Волыни, Смоленск.

Игоревич согласно закивал, Олег же с издёвкой перебил Святополка:

– Экую истину изрёк, Святополче! Али мы дети малые и не ведаем того!

– Да подожди ты, выслушай сперва! – Святополк злобно осклабился и продолжил, повысив голос: – И определил дед отцу моему во владение Туров, Пинск, Берестье, Новгород с Плесковом. И Киев такожде дал, яко старшему. Твоему родителю, Ольг, Чернигов был даден, а окромя того – Севера, Рязань, Тмутаракань. Твоему же батюшке, Игорю, – обратился он к Давиду, – выделена была Волынская земля, а с ней вместе и Перемышль, и Белз, и Свиноград, и Теребовля. С той поры тридцать пять лет минуло, мы с тобою, Ольг, тогда совсем малые были, тебя же, Давидка, и вовсе на свете не было. И что же мы от волостей родителей наших имеем? Я – токмо Туров с Пинском, ты, Ольг, – одну Тмутаракань. Ты же, Давидка, Владимир-на-Луге, и тот кое-как себе выторговал у стрыя. Все остальные волости: и Чернигов, и Смоленск, и Новгород стрый наш Всеволод захапал!

– Ну, с Новгорода ты сам сбежал, Святополче! – Олег неожиданно громко рассмеялся.

Святополк аж заскрипел зубами от злости, но сдержался и спокойно промолвил:

– Пора уразуметь нам с вами, братия, что лествица дедова – прошлое это! Ибо мы, князья русские, не болванчики деревянные, коих переставить можно с одного места на другое. У каждого из нас – свои бояре, свои дружинники, челядь.

– Ну, про челядь ты зря тут болтаешь! – с презрением заметил Олег.

– Да Бог с нею, челядью. Не о том речь! – Святополк досадливо всплеснул руками. – Вот ты в Чернигове рос, я – в Киеве, тамо у нас с тобой люди верные, кои отцам нашим служили, с малых лет нас с тобою знают, своими считают. Всеволод и Мономах на их места своих переяславцев да суздальцев поставили! Разве ж то верно?! Разве справедливо?! И многие ли из тех черниговских былей к тебе в Тмутаракань ушли?!

– Больше их в Чернигове осталось, – согласился, сумрачно сдвинув брови, Олег. – Оно и понятно. У каждого боярина в Чернигове – дом, семья, волости рядом. Не бросать же всё енто. Хотя, ведаю, Мономах им не люб! Отца мово любили! И меня хотели б на столе черниговском зреть!

– Вот то-то же. Потому и надо Русь между всеми нами поделить. Чтоб было: каждый да держит вотчину свою! Тебе, Давидка, к Волыни Червенские города присовокупить, в коих Ростиславичи ныне сидят, тебе, Ольг, – Чернигов с Северой, мне – Берестье, Новгород там…

– И Киев! Эк, куда хватил! – Олег снова рассмеялся.

– Ну, Киев – старшему, как полагается, – чуть смутившись, владетель Турова всё же уверенно заключил. – Главное – чтоб из волости в волость не бегать!

Тонкие, обнажённые до локтей длани Святополка с долгими перстами выразительно двигались, и вослед им, словно крылья, вздымались широкие рукава его опашня голубого цвета.

– А что, прав ты, пожалуй, Святополче! – задумчиво покрутив вислый пепельный ус, согласно кивнул Олег.

– Токмо как содеять се, братья? – вопросил молчавший доселе Игоревич.

– Ты, главное, жёнке своей лишнего чего не сболтни! – насмешливо скривив уста, молвил ему Олег.

Давид Игоревич был женат на родной сестре Ростиславичей Елене и имел от неё двух маленьких сыновей, Всеволода и Игоря.

– Как содеять? Вот соберёмся да порешим, с боярами вместе да со дружинами, – промолвил Святополк.

– Покуда стрый наш Всеволод жив, вряд ли чего у нас выйдет. Вот коли помрёт он, тогда… – Олег не договорил.

Переглянувшись, трое двухродных братьев друг друга поняли.

Разговор на том закончился. Кликнули князья стольников, велели звать ближних бояр и старших дружинников, нести вино и яства.

Святополк почти не пил, ссылаясь на слабое здоровье, Олег ел и пил в меру, Игоревич же, хотя обычно никоей меры не знал, но, не доверяя владетелю Тмутаракани, сдерживал себя. Потому, верно, и не случилось под зиминскими дубами пьяного разгула. Сидели князья на кошмах, тянули неторопливо из чар хмельные напитки, раздумывали над давешним разговором.

Святополк умолчал о том, что едва не тайком выдал сестру Евдокию за польского князя Мешка, сына покойного Болеслава и родной Олеговой сестры Вышеславы. Говорят, противилась Вышеслава сему браку, говорила о близкой кровной связи Мешки и Евдокии. Убедили, переспорили, настояли краковские можновладцы, да и князь Герман, дядя жениха, был не против. Здорово помог в этом хитром деле старый Святополков дядька, боярин Перенит. Поехал к ляхам в гости, потолковал, с кем надобно. Теперь, надеялся правитель Турова, появится у него крепкий союзник. Другим хотел бы Святополк видеть Всеслава Полоцкого. Долго уговаривались с сим волкодлаком (прости, Господи!) и ударили, наконец, по рукам. Племянница Анастасия Ярополковна будущим летом выйдет за сына Всеславова Глеба.

Уже словно слышал князь шум очередного свадебного застолья. Крепла власть его в Западной Руси, и всё чаще посматривал он в сторону Киева.

Сидел на кошмах в веже, взирал исподлобья на Игоревича, на Олега, на ближних их людей, размышлял о том, что всё в этом мире непрочно. Неведомо, будут