Сенлин ясно увидел, что Сфинкс нарочно поставила его в невыносимое положение. Она не верила, что он выполнит приказы в Пелфии. Нет, она отправила его в город, где была заточена его жена, потому что знала: он не сделает того, что ему скажут. Он слишком упрям для этого. Он из тех людей, которые взбираются на неизмеримые башни и добираются до самого дна бездонных библиотек. И все же, несмотря на свое упрямство, Сенлин снова и снова доказывал, что способен приспосабливаться и быть находчивым так, как это удавалось лишь немногим.

Похожий на пилюлю паук, которого Сфинкс заставила его проглотить, – вещь, которая, как она утверждала, поможет найти его, если он потеряется, – был чем-то вроде привязи или рыболовной лески. И это делало его наживкой. Она забросила его в Пелфию, не зная точно, что поймает, но веря, что он будет метаться, как приманка, – и в итоге так и случилось. Сенлин сомневался, что Сфинкс удивится, узнав, что его бросили на Черную тропу. В прошлом он доказал, что может довольно легко менять обличье: директор школы, вор, бухгалтер, пират и шпион. А почему не ход? А почему не фанатик? Теперь он способен привести ее в новый лагерь Марата, и она наверняка хотела бы заполучить сведения оттуда.

Это подсказывало, что есть вероятность – хотя и небольшая, – что все не так безнадежно, как кажется. Возможно, он не так уж потерян.

Сенлин усмехнулся собственному оптимизму:

– Ты знаешь, странно такое говорить, но думаю, что нахожусь именно там, где я Сфинксу нужнее всего.

Фердинанд набросился на Эдит со всей сдержанностью пса, сорвавшегося с поводка. На бегу и с опущенной головой швейцар Сфинкса выглядел пугающе похожим на паровоз: грудь – как предохранительная решетка локомотива; голова – как прожектор; струи пара, вырывающиеся из поршней рук. Подъемный коридор Сфинкса содрогнулся при приближении швейцара. Его локоть задел бра, и медная изогнутая опора расплющилась о стену, как плохо вбитый гвоздь.

Лицо Фердинанда, подобное большой пустой тарелке, смущало Эдит. Но хоть у швейцара не было ни глаз, ни рта, она ощущала его сознание, которого не было у грохочущих движителей в доке Сфинкса. И пусть неуклюжие выходки Фердинанда нервировали ее, она больше не боялась.

Фердинанд заметил, как она вышла из конюшни, и поймал ее, когда тепло поцелуя Сенлина еще ощущалось на губах. Долг Тома перед женой напомнил ей о собственном далеком супруге, мистере Франклине Уинтерсе. У Франклина была раздражающая привычка истолковывать ее стоицизм, серьезность и нежелание подчиняться его авторитету как признак бесчувственности. Поскольку Эдит не демонстрировала эмоции – по крайней мере, не так, как он предпочитал, – он счел супругу фригидной. Чем больше Франклин жаловался на дефицит любви в их семье, тем больше Эдит возмущалась их союзом и, если быть честной, институтом брака как таковым.

Впрочем, она давно подозревала, что семейные отношения не для нее. Однажды, будучи самостоятельной двенадцатилетней девочкой, она заявила отцу, что никогда не выйдет замуж. Она будет похожа на ястреба, который кружит над полем. У ястребов не было мужей. Они им и не были нужны.

А отец ответил в своей обычной дипломатичной манере: «У большинства этих ястребов есть мужья, Эдит. Они просто ведут раздельную жизнь. Они кружат над разными полями. Не обязательно влюбляться, чтобы делить гнездо».

Но брак с Франклином развеял милую сказку. Два ястреба, которые едва выносят друг друга, не могут жить в одном доме с четырьмя спальнями, не говоря уже о гнезде.

Этот опыт оставил ее измученной. Если любовь и существовала, то Эдит с ней не встречалась.

Потом ее посадили в клетку с чопорным деревенским директором, что оказалось, к ее величайшей досаде, самым интимным переживанием в ее жизни.

Хотя тогда она его не любила. Это чужеродное чувство проявилось только после их воссоединения, когда он увидел ее руку, почувствовал, как изменилось ее поведение, и она по-прежнему ему нравилась. Возможно, еще сильнее нравилась. Это казалось настоящим чудом. Неудобным чудом. Он пришел в ее спальню в минуту слабости или жалости, и она воспользовалась этим. Какой отчаянный, глупый поступок! Возможно, к лучшему, что он уехал.

Когда луноликий локомотив Сфинкса развернулся и бросился на нее, она была даже благодарна за возможность отвлечься. Доза адреналина лучше самоанализа.

Она знала, что Фердинанд не собирался ее сбивать, но он делал много непреднамеренных вещей. Она подняла железную руку, готовясь к удару, и правильно сделала. Фердинанд скользнул вперед и ударился бедром о наплечник ее движителя. Столкновение сбило ее с ног, и она с глухим ударом приземлилась на изодранные ковры.

Немедленно раскаявшись, Фердинанд открыл свою грудь и поменял барабан в музыкальной шкатулке сердца. Заиграла печальная мелодия.

Эдит встала и отряхнула пыль с одежды. Ей почему-то казалось неправильным упрекать машину, чьим самым большим изъяном был недостаток координации – недуг, знакомый ей не понаслышке. Дары Сфинкса были ценны, но громоздки. Эдит твердо заявила, что с ней все в порядке, поклялась, что не сердится, и спросила, чего он хочет. Фердинанд жестом пригласил ее следовать за ним. Они пошли под аккомпанемент погребальной мелодии его музыкальной шкатулки по поднимающемуся коридору.

Огромный зал завершил свое восхождение, Фердинанд указал на дверь в дверном ущелье, и у Эдит возникло странное ощущение, что она никогда не бывала там раньше. В последний раз, когда ее вызвали в незнакомую комнату, Сфинкс показал ужасного – и весьма живого – блюстителя-палача, Красную Руку. Она гадала, какой новый кошмар приготовил для нее хозяин Башни.

Дверь открылась в помещение размером с бальный зал. В воздухе пахло серой, мокрой шкурой, кислым молоком и чем-то еще – она не могла определить чем. Стены, высокий потолок и пол были залиты черной краской, которая, казалось, впитывала свет ламп. Стеклянный резервуар, большой, как зернохранилище ее отца, занимал большую часть пространства. В чане как будто клубилось цементное облако. Повсюду вокруг огромного резервуара стояли тележки на колесиках с сотнями стеклянных пузырьков. Эдит сразу же узнала их: это были батарейки, похожие на те, что она регулярно вытаскивала из руки.

Сфинкс был похож на вставшую на дыбы кобру. Его черные одежды двигались туда-сюда под ним, когда он скользил перед заточенной в темницу бурей. К удивлению Эдит, Ирен тоже была там. Амазонка скрестила толстые руки на груди, а ноги расставила, как будто собиралась драться со Сфинксом. Внушительная поза для человека, одетого в пушистый белый халат.