5

Ещё долго, минуты три в Центральной аппаратной было тихо: учёные внимательно осматривали территорию Бестерленда. Всё было на месте: и леса, и город, и разноцветные точки-люди. Затем вновь взвыли насосы — это «Сьюппи», очнувшись от «зависания» и перезагрузив отдельные программы, начал сканирование. И люди в Центре Управления вдруг заговорили: все сразу, возбужденно и громко. Они улыбались, но у многих в глазах стояли слезы.

Глава пятнадцатая

1

В тёмном коридоре разговаривали двое.

— Завтра я отправляю им ещё одно сообщение. Возможно, последнее. У вас есть какая-либо информация?

— Ничего нового и честно говоря, новостей я не жду. Суперкомпьютер, я в этом уверен, вскоре уничтожит всё наше в Бестерленде и переделает его по-своему. Ласки тоже говорил об этом… ну, вы читали. А тут ещё это непонятное Облако! Что же касается нашего с вами положения, то, уверяю вас, Гудвич нам обязательно помешает. Поэтому я настаиваю на прекращении нашей… операции.

— Это я уже слышал, и вы знаете моё мнение на этот счёт. Что конструктивного?

— Если хотите знать моё мнение: нужно ещё раз настоятельно потребовать военного захвата Кампуса «Индисофта» или хотя бы 55-й лаборатории! Другого выхода нет. Особенно для нас с вами!

— Хорошо, я потребую ещё раз, только перестаньте ныть!

— Я просто хорошо…, очень хорошо знаю Гудвича. Ему мало кто может помешать. Вы, надеюсь, сообщили о Гудвиче им? Ведь они же запрашивали…?

— Да! Я рассказал правду… почти.

— Почти? Как это понимать?

— Я не рассказал про голубей.

— Почему?

— Потому что они спрашивали, каким каналом передачи данных пользовался Гудвич.

— И почему бы не рассказать о голубях? Ведь они уже давно вне игры!

— Я придумал кое-что получше! Я сказал, что его канал — это та самая программа, которую он выкинул в Интернет.

— «Бестерленд»? Но зачем? И как с помощью этой программы можно передать обычную информацию?

— Им не важно знать, как! Важно то, что они будут думать о программе, как о канале передачи информации, тем более что она связывает пользователя с порталом «Индисофта». Важно и то, что вход через эту программу нами уже перекрыт. А если бы я рассказал им про голубей, то они бы так не думали и они продолжили бы «копать» программу. И рано или поздно поняли бы, наконец, для чего она и что делает: там ведь совсем не дураки работают! А тут и до входа в Бестерленд — рукой подать. И тогда наши услуги им уже не понадобятся. Вот поэтому я и не рассказал им о голубях, заменив их программой. Защитная мера.

— Тонко! Вы молодчина!

— Я это знаю.

— Но почему бы не сдать им Гудвича, пока он в Блюмонде, он же мешает нам?

— Гудвич очень много знает. Если они его возьмут, в нашей информации тоже не будет нужды… Но хватит о Гудвиче и голубях! Меня тревожит отсутствие информации от вас! Помните, мы же работаем вместе: Информатор и Напарник!

— Ка-ку-ю, ну какую информацию я могу им дать? Связи с Объектом нет, управления Объектом нет, этот чертов «Сьюппи» городит там непонятно что, Ласки покончил с собой, Облако, полная прострация у всех…! Единственное, о чем я пытаюсь узнать побольше — это финальный этап: сроки, алгоритмы, программы…. Но со смертью Ласки я потерял единственный источник информации: с его заместителем Смитом я нахожусь, к сожалению, в сугубо служебных отношениях.

— И всё же, попробуйте: хотя бы и через Смита! И не тяните, время, увы, работает против нас. Помните, от вашей информации зависит и ваша жизнь, и жизнь ваших близких!

— Я помню… Я понимаю…, я попробую! А что Грубер: он не подозревает?

— После смерти Ласки ему не до того. Он сильно подавлен, расстроен. По-моему, опять страдает бессонницей.

2

Это было правдой. Молодой Эрик Мак-Нейми, единственное окно личной комнаты которого находилось напротив огромных окон апартаментов Чарльза Грубера, своими глазами видел, что Большой Чак действительно уже вторую ночь не мог заснуть. «Бедняга! — думал Мак-Нейми. — Наверное, как только он закрывает глаза, перед ним появляется мёртвое лицо Фреда Ласки — первой человеческой жертвы Бестерленда. Поэтому мистер Грубер меряет шагами свои обширные апартаменты или выходит в лабораторные коридоры и пугает охранников и дежурных специалистов, посещая кабинеты сотрудников, работающих в ночную смену».

Мак-Нейми вздохнул и проговорил вслух:

— Да! Ведь это действительно была первая жертва!

«Первая жертва…» — продолжал думать Эрик. Он очень уважал пожилого Главного программиста, как уважали его всё более молодые сотрудники. Для них Ласки был и живой легендой, и непререкаемым авторитетом. Фред Ласки был специально приглашён Грубером для работы над Бестерлендом, так как всей молодёжи «Индисофта» остро не хватало опыта, прозорливости и… авторитетного руководства. И Ласки сполна отплатил Груберу за оказанное им доверие: работал по восемнадцать часов в сутки, находил нестандартные и умопомрачительно простые решения в сложнейших ситуациях, а что касается руководства…, то молодые сотрудники его просто боготворили и каждое его слово хватали на лету.

«Да, — продолжал развивать свою мысль Мак-Нейми, — Ласки действительно стал чем-то вроде человека-символа всей работы над Бестерлендом. Символом «Лучшей земли»… и его Первой Жертвой. И эта жертва ясно дала понять, что вся наша возня с пятым измерением, которая начиналась, как увлекательная игра, игрой быть перестала. Точнее, игра продолжается, только ставки в ней увеличились…, и теперь это — человеческие жизни, первой из которых стала жизнь пожилого программиста Фреда Ласки».

Так думал Мак-Нейми, глядя на печальный силуэт Чарли Грубера, появлявшийся то в одном, то в другом окне его огромной квартиры.

В одном молодой учёный не ошибался: Грубер думал о Ласки.

Но он, разумеется и не подозревал, что Грубер думал о Ласки совсем другое.

С того вечера, когда программист покончил с собой, многие коллеги стали сторониться шефа. Он понимал, почему. Это ведь это он, Чарльз Грубер, дал команду Фреду Ласки отдать управление Бестерлендом Суперкомпьютеру. А значит, это он, Грубер, и убил программиста — ведь Ласки не выдержал вины за крах Проекта, о чем и написал в предсмертной записке:

«Он убъёт всех и вся. Это я его выпустил. Простите меня! Фред Л.»

«Суперкомпьютер убьёт всех и вся, и этого джина из бутылки выпустил Ласки, которому это приказал сделать Грубер», — вот так все и прочитали эту записку. И стали сторониться Грубера.

«Но… никто не знает, — думал Грубер, — что этот добрый, талантливый и тихий Ласки совершил самоубийство вовсе не из-за профессиональной гордости и какого-то там кодекса чести. Не-ет!