– Отделение, в ружье! – не соображая, что к чему, на автомате выкрикнул команду и лишь после этого протер глаза.

Их щипало. Чесалось в носу и горле, вызывая судорожный кашель. И не только у него. Помещение оглашал дружный хор кашляющих, словно в каземате поселилась чахотка.

– Надеть респираторы! Хлорные маски на морду, я сказал! Быстрее, мать вашу! – исходил на крик ротный фельдфебель, сам уже в маске.

«Случилось что-то чертовски хреновое», – понял Кузьма и полез в свой вещмешок.

Респираторы были не у всех. К этим тряпочкам относились уж очень легкомысленно и особо не берегли. Фельдфебель матерился на чем свет стоит, видя, как солдаты один за другим теряют сознание и бьются в судорогах на каменном полу.

– Если пр…ли респираторы, пяльте на рожу любые тряпки! – орал он, заматывая лицо какому-то солдату первым, что попало под руку. – Подойдут и портянки! Только водой смочите!

Старый воин – мудрый воин, любил повторять Самгрилов. Свою маску с флаконом он сохранил, как и Верхов, и Костычев, и Бородин. Словом, все «старики» в отделении. Пользоваться ими научили, ничего сложного. Минут через пять они, уже с респираторами на лицах, стояли в строю. Построились все три полковые роты, что всего несколько часов назад ушли с позиций, плюс рота саперов. Свет ламп, и без того тусклый, с трудом пробивался сквозь гулявшую по каземату мутноватую взвесь, так похожую на дым самокруток. Только вот никто еще не помирал от махорки, а в этой мути уже задохнулось несколько человек.

Теперь все лица были закрыты. У кого чем. Марлевых повязок среди этого разнообразия раз-два и обчелся.

Офицеры, тоже в масках, сгрудились в углу, возле телефонного аппарата. Входы завесили одеялами, поливая их водой, которую черпали ковшом из большого бака. Но газ все равно просачивался. Густо стелился по полу, похожий на толстый зеленый ковер.

Снаружи доносился грохот. Ощутимо потряхивало. С потолка то и дело сыпалось.

Наконец, офицеры разбрелись. У аппарата остался только саперный подпоручик, что-то с жаром говоривший в трубку.

Подошел ротный с прапорщиком Радке.

– Германцы пустили газы, – просто сказал Котлинский. – Они захватили наши окопы и теперь идут сюда. Нам приказано выбить их с передовой.

Он помолчал, внимательно глядя на солдат поверх своего респиратора.

– Надо, братцы, – добавил тихо. – Больше некому… Те, кто этой ночью остался там, в окопах, все потравлены…

Что же за сволочи эти немцы! Кузьма судорожно сжал кулаки.

Полгода громили Осовец, вели атаку за атакой, а к стенам подступить так и не смогли. Только зубы обломали… Получается, пошли на отчаянный шаг? Гнусный, не достойный солдата метод ведения войны. Захотели попросту вытравить гарнизон и по трупам войти в опустевшую крепость. Кто бы знал, что враг окажется настолько подлым.

– Так чего мы ждем? – с вызовом процедил Верхов.

Тоже, видать, слишком обозленный на немцев.

Федор Бородин, стоя рядом с Кузьмой, молча, без команды примкнул штык. Его примеру последовали остальные.

– Рота, слушай мою команду! – хриплым голосом, но громко скомандовал Котлинский. – За мной… Марш!

И первым направился к двери, на которой перед ним откинули полог.

В каземат потянулись щупальца губительного тумана. Подпоручик, не останавливаясь, нырнул туда и пропал из виду. Следующим был Радке. За ним Кузьма. Проходя мимо командира саперной роты, он расслышал, как тот недовольно выговаривает своему фельдфебелю:

– …Всех бросили в контратаку. Нам приказано сидеть здесь, в резерве…

В следующий миг Самгрилов оказался на улице, потому последних слов подпоручика не разобрал. А тот, посматривая на двери, в туманном проеме которых один за другим исчезали солдаты, давал последние наставления:

– …Останешься за меня.

– А вы куда же, ваше благородие? – растерялся фельдфебель.

– С ними пойду. – Стржеминский кивнул на выбегающую роту. – Офицеров у них мало. Может, и я пригожусь. Все, не поминай лихом! – бросил уже на ходу и смешался со строем…

Зеленый туман ел глаза и нестерпимо царапал горло, даже сквозь материю. Ни черта не помогает этот респиратор! Появилось желание сорвать маску, но Кузьма сдержался. Понимал, что без нее наверняка уже был бы мертвее мертвого.

Шли быстро, нигде не задерживаясь. То и дело натыкались на трупы людей и животных. Много трупов. Газ растекся по всей крепости. Едкий, удушливый. Листья и трава пожелтели, сморщились, будто пожар здесь был. На металле везде зеленый налет.

Кашляя все чаще и все сильнее, солдаты проворно пробирались по траншеям, хорошо зная каждый изгиб и каждое ответвление. Кто-то падал, оставаясь лежать там, где свалился. В основном те, у кого лица были плохо замотаны, или маски сухие. А после того, как миновали Заречную позицию, начались потери от сильного ружейного и пулеметного огня и густо рвавшихся шрапнелей. Но разве можно этим остановить сотню рассвирепевших солдат? Да ни в жизнь!

Они не просто атаковали. Они собирались мстить. Зубами рвать ненавистных отравителей. Кузьма, чувствуя, как постепенно яд проникает в тело, вовсе не рассчитывал остаться в живых. Понимал, что этот бой для него наверняка последний. Для всей роты последний. Они бежали, задыхаясь дьявольским дымом, с единственной целью – как можно дороже продать свои жизни. Никого не приходилось подгонять. Солдаты спешили дотянуться штыками до врага, пока еще могут. Отстающих не было, только павшие.

Ротный впереди. Даже не оборачивается, зная, что все идут за ним. Револьвер в кобуре. В руках бинокль.

Прошли полотно железной дороги. Оставив ее слева, рассыпались в цепь и под сильным артиллерийским огнем стали продвигаться вдоль насыпи. Туда, где наступали немцы, занявшие обе линии русских траншей.

Вот и холм, за которым уже начинается Сосненская позиция. От него до неприятеля всего триста-четыреста шагов. У подножия Котлинский останавливается, командует:

– Всем залечь!

А сам идет на вершину, с которой под неутихающим огнем осматривает в бинокль расположение германцев. Вот ведь человек! И здесь бережет солдат. Хотя чего их беречь-то. Смертники уж все. Вон, почитай каждый кровь отхаркивает. Эх, не помереть бы раньше срока…

Долгожданный взмах руки. Поднялись, наконец. Перевалили через холм и ходко, со штыками наперевес побежали за Котлинским. Пологий спуск помогает набрать скорость.

Пули неистово свистят вокруг, словно рой атакующих разъяренных пчел. Впиваются в землю, в товарищей…

– Урааа! – хрипло кричит невдалеке Бородин.

Если не знать, кто за маской, ни в жизнь бы не догадался, что это Федька.

Его прерывает пулеметная очередь, наискось прошив грудь. Осекшись, Федор заваливается на бок. Все, отмаялся сердечный. Дома всплакнет жена, глядя на обручальное кольцо, которое муж оставил на память. А дочка так никогда и не увидит живого папку…