– Хорошо. Потому что нам нужно найти этого парня, пока он неубил еще кого-нибудь.

Двигаясь в автомобиле к югу по Северному шоссе, как Мэнниего называл, Пэйн жадно поглощала взглядом окружающий мир. Все было источникомочарования, от текучих линий движения по обеим сторонам дороги до просторныхчерных небес над головой, бодрящей ночной прохлады, врывавшейся в салон каждыйраз, как она открывала свое окно.

Примерно через каждые пять минут. Ей просто нравиласьперемена температуры – от теплого к прохладному, от теплого к прохладному…Совсем непохоже на Святилище, где все было моноклиматично. К тому же, на этойстороне есть прекрасный порыв ветра, который дул ей в лицо, путал волосы изаставлял ее смеяться.

И, конечно, всякий раз, как она делала это, то смотрела наМануэля и видела его улыбку.

– Ты не спрашивала, куда мы едем, – сказал он, когда она вочередной раз закрыла окно.

По правде говоря, это не имело значения. Пэйн была с ним,они свободны, наедине, и этого более чем достаточно…

Ты сотрешь ему память. В конце ночи ты сотрешь ему память ивернешься сюда. Одна.

Пэйн сдержалась и не вздрогнула. Голос Рофа, сына Рофа,прекрасно сочетался с троном, короной и черными кинжалами, висевшими на груди.И королевский тон тоже не был декорацией. Он ждал, что ему повинуются, и Пэйнне заблуждалась, что раз она дочь Девы-Летописецы, то каким-то образом не подвластнаему. Пока она здесь, на этой стороне, это его мир, и она в нем.

Когда король произнес те ужасные слова, она зажмурилась, итишина, повисшая после, ясно дала понять, что они с Манелло никуда не поедут,пока Пэйн не согласится.

И поэтому… она согласилась.

– Хотела бы узнать? Эй? Пэйн?

Вздрогнув, она выдавила улыбку:

– Я бы предпочла, чтобы это осталось сюрпризом.

Теперь он широко улыбнулся:

– Так даже веселее… ну, как я и сказал, хочу представитьтебя кое-кому. – Его улыбка немного увяла. – Думаю, она тебе понравится.

Она? То есть женщина?

Понравится?

Серьезно, это случится, только если у этой «она» будетлошадиная морда и большая задница, подумала Пэйн.

– Как мило, – сказала она.

– Почти на месте. – Раздались тихие щелчки, затем Манеллоповернул руль и свернул с большой дороги на спускающуюся с  горки.

Когда они остановились в череде других автомобилей, Пэйнувидела вдалеке очертания огромного города, которые пыталась обхватитьвзглядом. Высокие здания с бессчетным количеством светящихся отверстийвозвышались над более мелкими сооружениями, и это место не было статичным.Красные и белые огни проникали внутрь и вились вокруг их краев… несомненно,сотни машин на дорогах, похожих на ту, по которой они только что приехали.

– Ты смотришь на Нью-Йорк, – сказал Мэнни.

– Он… прекрасен.

Он усмехнулся:

– Какие-то его части точно. А темнота с расстоянием –великолепные визажисты.

Пэйн потянулась к прозрачному стеклянному окну перед собой:

– Когда я жила наверху, там не было длинных аллей.Великолепия. Ничего, кроме угнетающего молочного неба и удушающей границы леса.Все это настолько удивительно…

Позади них раздался резкий звук, а потом еще один.

Мэнни посмотрел в небольшое зеркало наверху:

– Успокойся, приятель. Еду я, еду…

Когда он нажал на газ и быстро сократил расстояние доследующей машины впереди, ей стало неловко из-за того, что она отвлекла его:

– Прости, – прошептала она. – Больше не буду.

– Можешь говорить хоть вечность, и я буду безумно счастливтебя слушать.

Что ж, знать это – так приятно.

– Я знакома с некоторыми вещами, которые видела здесь, но побольшей части все это – открытие. Чаши на Другой Стороне показывают лишь снимкитого, что происходит на Земле, концентрируясь на людях, а не на предметах… еслитолько что-то неодушевленное не является частью чьей-то судьбы. На самом деле,мы видим лишь судьбу, не развитие… жизнь, не пейзаж. Это… все, ради чего яхотела обрести свободу.

– Как ты выбралась?

В который раз? – подумала она.

– Ну, впервые… Я поняла, что когда моя мать дает аудиенциилюдям, пришедшим снизу, появляется небольшое окно, тем самым, в барьере междудвумя мирами есть… нечто вроде щели. Я обнаружила, что могу перемещать своимолекулы сквозь крошечное пространство, которое образовывалось, именно так яэто и сделала. – Прошлое затягивало ее, воспоминания ожили и горели не только вее разуме, но и в душе. – Моя мать пришла в ярость и явилась передо мной,требуя, чтобы я вернулась в Святилище… и я отказалась. У меня была миссия, идаже она не могла заставить меня отступиться от цели. – Пэйн покачала головой.– После того, как я… сделала, что должна была… то решила, что буду просто житьсвоей жизнью, но были вещи, которые я не предвидела. Здесь, внизу, мне нужнопитаться и… есть другие проблемы.

Ее жаждущий период, в особенности, хотя она не собираласьрассказывать о том, как наступил фертильный период, парализовавший  ее. Этобыло таким потрясением. Наверху женщины Девы-Летописецы были готовы зачатьпрактически все время, и, таким образом, огромные всплески гормонов не браликонтроль над телом. Однако, как только они спускались вниз, и проводили здесьбольше одного дня или около того, цикл становился их бременем. Слава судьбе,это происходило лишь раз в десятилетие, хотя Пэйн ошибочно полагала, что у нееесть еще десять лет до того, как ей нужно будет беспокоиться об этом.

К сожалению, оказалось, что десять лет проходит после того,как цикл впервые даст о себе знать. Даже месяц не истек с тех пор, как онапокинула Святилище, когда началась ее жажда.

Вспомнив невыносимую потребность в совокуплении, оставившуюее беззащитной и отчаявшейся, она сосредоточилась на лице Мануэля. Услужил быон ей в период жажды? Позаботился бы о ее неистовых желаниях и облегчил бы ееболь своим семенем? Способны ли люди вообще на это?

– Но ты снова оказалась там? – спросил он.

Она прочистила горло:

– Да. У меня возникли некоторые… сложности, и моя мать сновапришла ко мне. – Поистине, Дева-Летописеца была в ужасе от того, что похотливыемужчины возьмут ее единственную дочь… которая уже «разрушила» столько издарованной ей жизни. – Она сказала, что поможет мне, но только на Другой Стороне.Я согласилась пойти с ней, думая, что все будет, как раньше… и я снова смогунайти выход. Но все вышло иначе.

Мэнни положил свою руку на ее: