соглашении государей. «Целую неделю пробыли мы на глазах монархов, — пишет в своих мемуарах упомянутый уже выше Ян Станислав Яблоновский, — а наши не были настолько на высоте, чтобы усмотреть, что делали монархи, очень секретно заключая между собой союз без Речи Посполитой на ту несчастную шведскую войну. Однако для вида король взял одних гетманов на конференцию с царем без всяких чужеземцев (т. е. саксонцев). Мне оказал честь, назначив меня толмачом для французского и русского языка. Там тогда король расспрашивал царя, выразив досаду на цесаря римского, что без нас, союзников, подписал первый прелиминарий Карловицкого трактата, нам убыточный, т. е. чтобы каждый держал то, что держит, а мы, поляки, ничего не держали, а только турки держали Каменец. Спрашивал тогда, говорят, король, какие инструкции царь дал своим уполномоченным в Карловице, заключить ли трактат вместе с цесарем на том прелиминаре или воевать с турками, если и цесарцы нас оставят (in quantum cesarscy nas odstapia) и свой закончат трактат. Царь ответил, что мне этот прелиминар не убыточен, потому что он держит славный Азов на Черном море и две турецкие крепости на Днепре под Крымом, называемые Гасланкермень и Казыкермень. Но ради любви брата своего Августа и интересов Речи Посполитой готов продолжать войну с турками, хотя бы цесарь без нас трактат конклюдовал. Это он говорил по соглашению с королем, чтобы скрыть замысел войны шведской без Речи Посполитой. Кончилось на том, что будет исправным (prawiornym) союзником Речи Посполитой и королю Августу неотступным приятелем, братом et caetera. Так не дал полякам никакой тени подозрения о шведской войне, которой положил начало с королем, и о союзе, который обнаружил себя в два года»[617].

Может быть, намеки на перемену политики сделаны были уже Карловичем в Вене, но, во всяком случае, в Раве или в Томашове следует искать ту поворотную точку, которая изменила политику Петра, направив ее с юга на север. Много лет спустя, уже по окончании Северной войны, сам Петр вспоминал одну из своих бесед с Августом в Раве и именно к этой беседе относил первую мысль о союзе с королем против Швеции. В 1723 г., собирая и редактируя материал для истории шведской войны, царь во введении к этому труду поместил приведенный уже выше рассказ о своем возвращении из Вены, а затем и рассказ о встрече с польским королем. «И при том своем возвращении, — говорит Петр, — едучи чрез Польшу, свидание имел с королем польским Августом вторым в местечке Раве, где смотрели несколько полков саксонских и была экзерциция; потом позвал обоих государей генерал-лейтенант Флеминг к себе на вечер, где между разговорами король Август государю говорил, что много поляков противных имеет, и примолвил, что ежели над ним что учинят, то б не оставлен был. Против чего государь ответствовал, что он готов то чинить, но не чает от поляков тому быть, ибо у них таких примеров не было; и просил его, дабы от своей стороны помог отомстить обиду, которую учинил ему рижский губернатор Далберг в Риге, что едва живот спасся; что оный обещал. И так друг другу обязались крепкими словами о дружбе без письменного обязательства и разъехались, и взял государь путь свой к Москве»[618]. Таким образом, по рассказу Петра выходит, что мысль о союзе против шведов была подана им, когда Август просил помощи против мятежных поляков. Инициатива Петра в предложении союза против Швеции находит себе подтверждение и в других свидетельствах с польско-саксонской стороны. О ней говорит известный впоследствии лифляндский эмигрант Паткуль, принявший такое энергичное участие в образовании союза против Швеции, в мемориале, составленном им для короля в январе— апреле 1699 г. О ней говорится также в мемориале от 5/15 октября 1699 г., представленном царю находившимся тогда в Москве саксонским генералом Карловичем. «Nun ist zwar zu vermuthen, — пишет Паткуль, — dass, weil der Zaar Ihro Königlichen Majestät selbst die proposition zu dem Kriege gethan es also mit Ihm seine Richtigkeit meistens habe»[619]. В мемориале, представленном царю Карловичем, читаем в современном его переводе, сделанном Шафировым: «В таком намерении его королевское величество польский не мог в забвение положить, что его царское величество прошлого году напоминал, дабы его королевское величество оному вспомогателен изволил быть, то от короны свейской паки под царское обладательство привесть, что ему по бозе и по правой достойности принадлежит и токмо при случае в начале сего столетнего времени на Москве учинившегося не-спокойства от того оторвано»[620]. Значит, в саксонско-польских кругах в 1699 г. приписывали Петру первое слово о союзе против шведов, указывали на него как на инициатора, которому принадлежит самый зародыш мысли о войне против Швеции и эти свидетельства согласуются с рассказом самого Петра. Но в то же время хорошо известно, что по вступлении своем на польский престол Август II носился с новыми политическими планами, увлечение которыми возбуждал и поддерживал в нем его ближайший друг и адъютант, его уполномоченный, энергично действовавший за него на королевских выборах, неистощимый Projectenmacher, как его называет граф Флемминг. Когда польская корона была достигнута, Августом овладевает новое стремление — вернуть Польше захваченную шведами при Густаве-Адольфе и окончательно уступленную по Одивскому миру 1660 г. ее провинцию Лифляндию, к чему притом обязывали его подписанные им при избрании на королевский престол условия Pacta conventa, куда именно был включен параграф о возвращении Лифляндии от шведов Польше. При таком настроении и таких планах Августа вполне возможно думать, что если действительно Петр заговорил первый о союзе против Швеции, то не вызван ли он был и не наведен ли на этот разговор Августом или, может быть, еще ранее Карловичем, искусно давшими ему понять, что такое предложение встретит сочувствие. Может быть, даже саксонцам выгодно было сделать Петра инициатором предложения, чтобы затем, придав его предложению характер обязательства, крепче втянуть его в виды политики Августа. На этом Паткуль и строил свой расчет, когда писал, что в переговорах с царем надо выдвигать как основание, что эти переговоры — следствие им же самим сделанного предложения[621]. В свою очередь, и планы Августа должны были найти сочувственный отклик у Петра и навести его также на мысль о возвращении русских земель, отнятых Швецией после Смутного времени, о чем в Москве не забывали.

Есть одно разногласие между воспоминанием Петра, отдаленным от самого события, и мемориалом 5/15 октября, представленным Карловичем, близким к событию, написанным через год с небольшим после свидания в Раве. Петр как на повод к выступлению против Швеции указывает