в буржуазном правительстве, управляющем капиталистической экономикой, по меньшей мере, неудобным. Однако альтернативы у социал-демократов, видимо, не было. Если бы они отказались от марксизма и стали леволиберальной партией, то их электоральная база в лице промышленного рабочего класса стала бы легкой добычей для Коммунистической партии Германии. Если бы они придерживались более радикальной стратегии и осуждали капиталистическую демократию, то партия не смогла бы поддержать демократические альтернативы правым радикалам и даже могла бы навлечь на себя военные репрессии. С этой точки зрения формальная приверженность СДПГ марксизму и практическая поддержка демократии замкнули круг, который сделал Веймарскую республику жизнеспособной. Но и это не было неудачей, которая привела республику к краху.

Как правящая партия, СДПГ была непосредственно ответственна за создание ряда прецедентов, которые, хотя и с благими намерениями, впоследствии были использованы нацистской партией после прихода Гитлера к власти. Один из них, использование статьи 48 Конституции, уже упоминался. Другой - создание в 1922 г. специального суда, назначаемого президентом, для преследования и наказания правых. Это законодательство имело ряд неприятных особенностей, которые вновь проявились после 1933 года, в том числе положение, придававшее обратную силу приговорам, приводившим в исполнение смертные приговоры. Кроме того, специальный суд оказался неэффективным в достижении своей главной цели (вывести процессы над обвиняемыми правыми из-под контроля немецкой судебной системы, которая не желала активно преследовать их). Хотя использование статьи 48 и создание этого суда можно считать ошибками, социал-демократы все же признали два факта немецкой политики, которые осложняли жизнь демократическим левым и, соответственно, Веймарской республике. Одним из них была проблема согласования требований союзников по Версальскому договору с общественным мнением Германии в условиях глубокого раскола многопартийной системы. Другая проблема заключалась в неизменно враждебном отношении военных и судебных кругов Германии к самой республике. Это отношение благоприятствовало жесткому подавлению левого насилия при более или менее терпимом отношении к жестокости правых. Фактически большая часть насилия, совершенного правыми, просто осталась безнаказанной. Наконец, не стоит сомневаться в том, что нацисты в значительной степени опирались на эти прецеденты при преобразовании Веймарской республики в Третий рейх.

 

Социал-демократов также обвиняют в потере "связи с политической реальностью", когда партия решительно поддержала Гинденбурга, а не Адольфа Гитлера на президентских выборах 1932 года. Безусловно, СДП поддержала кандидата, который был в целом враждебен республике и особенно антипатичен их партии и рабочему классу в целом, но к тому моменту просто не существовало альтернативного кандидата, который мог бы предотвратить приход нацистов к власти. Если бы социал-демократы воздержались, Гитлер, вероятно, легко победил бы. Такая критика, естественно, поднимает вопрос о том, должны ли были социал-демократы прибегнуть к внепарламентским мерам, таким как всеобщая забастовка или вооруженное сопротивление, и когда. Если и был момент, когда подобная тактика могла предотвратить нацистский захват, то к 1930-м годам этот момент был уже давно пройден. Железный фронт", полувоенные формирования, возглавляемые СДП, просто не могли сравниться с нацистскими "коричневыми рубашками" или правыми "Стальными касками". А немецкая армия, даже в условиях версальских ограничений на численность, также оказалась бы на стороне правых. Таким образом, гражданская война была проигрышным вариантом для социал-демократов, которые в любом случае были не готовы к кровопусканию.

 

Если какая-либо партия и может нести ответственность за приход нацистов к власти, то это не социал-демократическая партия. Нельзя считать ответственными за приход к власти нацистов также Центристскую и Германскую демократическую партии. А вот Коммунистическая партия Германии, безусловно, является претендентом на эту сомнительную честь. Основанная в декабре 1918 г. Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом, Коммунистическая партия Германии (КПД) выступала за "диктатуру пролетариата" по образцу большевистских Советов, которая должна была отменить капитализм. Для коммунистов парламентская демократия не была ни средством, ни целью, это был буржуазный обман. Избирательные кампании были лишь возможностью для прозелитизма, успех которого измерялся не голосами, а идеологическими конверсиями.

Основное внимание в деятельности партии уделялось подготовке к революции рабочего класса, которую коммунистическая доктрина считала неизбежной. Первая революционная попытка создания государства советского типа началась в Берлине 6 января 1919 г., за несколько дней до созыва Учредительного собрания. Это восстание было подавлено рабочими, связанными с СДПГ, и правой военизированной организацией "Фрайкорпс". Вторая попытка была первоначально предпринята "богемной интеллигенцией", провозгласившей в апреле в Мюнхене Баварскую Советскую Республику. Коммунисты с большим опозданием присоединились к этому восстанию, но и оно было подавлено фрайкорпами. Третья попытка произошла, когда в ответ на путч правых коммунисты организовали в Руре "Красную армию". Немецкая армия подавила коммунистов в ходе этого восстания. В четвертый раз коммунисты восстали в марте 1921 г., но снова были подавлены армией при помощи полиции. Последняя попытка создать государство советского типа была предпринята в Гамбурге в 1923 году и стала "пятой революционной катастрофой с момента основания партии".

 

Коммунисты продолжали организовываться, но они не стали вновь бросать прямой вызов немецкому государству.

Учитывая эту революционную активность и бескомпромиссный радикализм партийной доктрины, никто не стал недооценивать враждебность коммунистов Веймарской республике, и КПД превратилась в зловещий призрак, преследующий как демократический центр, так и крайне правых48. Хотя каждое восстание наглядно демонстрировало бессилие коммунистического движения, как с точки зрения малого числа последователей, полностью преданных революционному эксперименту, так и неспособности использовать политические возможности, воображение среднего класса все больше воспринимало марксистских левых как главную угрозу политической стабильности и, соответственно, ориентировалось на те партии, которые обещали наиболее эффективный ответ на эту угрозу.

Таким образом, одним из важнейших следствий коммунистической доктрины стало поощрение своеобразного революционного авантюризма. Этот авантюризм, разумеется, был подстегнут революционными успехами Советского Союза, который стал образцом для подражания для Коммунистической партии Германии. Общественные опасения, вызванные авантюризмом КПД, неизбежно привели к усилению ультраправых в электоральной политике, и главным бенефициаром стала нацистская партия. Однако Советский Союз стал не просто образцом для подражания, поскольку КПД все больше попадала под чары и, соответственно, под контроль Коммунистического Интернационала (Коминтерна). В результате КПД превратилась в креатуру Москвы и перестала быть самостоятельной политической партией. Под руководством Коминтерна КПД систематически преуменьшала серьезность нацистской угрозы, хотя именно она была одной из главных причин роста популярности этой партии. Рассматривая нацистскую партию как "простое проявление кризиса монополистического капитализма", КПД сосредоточила свое внимание на своем главном конкуренте за преданность рабочих - социал-демократической партии.

В 1929 г. КПД ввела новый термин - "социал-фашизм", под которым понималась механизация и организационное укрупнение промышленности как стратегия максимизации монопольных доходов. Побочными последствиями этой стратегии были массовая безработица и серьезный кризис капиталистической системы. Однако КПД утверждала, что наиболее важным политическим последствием стало создание привилегированной