важную тему, и торжествующе взглянул на сутулого дохляка в просторном, болтающемся на нем, как на вешалке, костюме: не угодно ли доктору спросить об этом господина генерала?

Мокрица осекся. Обменявшись с полковником двумя-тремя традиционными фразами, он положил на стол папку и поспешил откланяться.

Нисимура его не удерживал.

Но командир спецотряда недооценил своего подчиненного. Когда из Токио возвратился Исии, Мокрица явился к нему. Генерал принял ученого незамедлительно, поблагодарил за проделанную работу — с отчетом он уже ознакомился. Мокрице не хотелось начинать разговор с темы, ради которой он, собственно, пришел, поэтому поначалу он свой отчет несколько дополнил и лишь потом, тщательно продумывая формулировки, обратил внимание генерала на маленькую частность, «которая, скорее всего, существенного значения не имеет, но умолчать о которой нельзя». Вслед за этим Мокрица пространно изложил некоторые высказывания Нисимуры, никак их не комментируя.

Исии слушал с непроницаемым лицом, хорошо зная характер шефа, Мокрица уже сожалел, что затронул столь деликатную тему, тем не менее все закончилось благополучно: генерал пообещал принять к сведению «ценную информацию» и, благосклонно кивнув, отпустил ученого с миром. Мокрица ушел с сознанием выполненного долга.

В кабинет заглянул адъютант, принес несколько писем, генерал отмахнулся и приказал никого не пускать. Он долго сидел, неподвижный, как истукан, потом позвонил в контрразведку и, не вдаваясь в подробности, попросил усилить наблюдение за полковником медицинской службы Нисимурой. Положив трубку, Исии вызвал своего заместителя.

— Заготовьте приказ, запрещающий персоналу, включая командиров, покидать без моего письменного разрешения свои подразделения. Всем отсутствующим немедленно возвратиться в части. Отпуска отменяются.

Отпустив офицера, генерал прошелся по просторному кабинету, толстый пушистый ковер скрадывал звуки шагов. Исии волновался неспроста: монопольно владея тайной, он ревниво оберегал ее от других и делиться ни с кем не собирался. Собственно, он не мог этого сделать — любая утечка информации будет расценена как государственная измена. Но генерал не столько боялся военного суда, сколько недовольства заокеанских друзей, с которыми вот уже много лет его связывали тесные, глубоко и тонко законспирированные узы стабильных деловых отношений.

Горчаков подходил к своему дому, когда его негромко окликнул невысокий худощавый человек.

— Добрый господин! Уделите мне несколько минут.

Горчаков смерил незнакомца пытливым взглядом — средних лет азиат, одет по-европейски, потертая заячья шапка надвинута на лоб.

— К вашим услугам, сударь…

— Я давно искал встречи, но господин постоянно возвращался не один, — незнакомец оглянулся по сторонам, — а мне хотелось поговорить без свидетелей.

Странное начало, Горчаков подошел ближе, смеркалось, но фонари еще не зажглись. Незнакомец стоял, упрятав подбородок в теплое кашне. Похоже, он скрывает лицо!

— Быть может, зайдем в ближайший бар?

— Нет, это нежелательно…

— Что же делать? Не мерзнуть же на улице?

— Не сочтите за дерзость… пригласите меня к себе…

Необычное предложение насторожило, Горчаков незаметно нащупал в кармане браунинг, скользнул взглядом по сутуловатой, склонившейся в униженном полупоклоне фигуре и согласился.

В гостиной, подвинув незнакомцу плетеную качалку — раздеться не предложил, — Горчаков вошел в спальню, швырнул пальто на постель, достал пистолет, сдвинул предохранитель и, сунув браунинг в карман, вернулся в гостиную.

— Итак, с кем имею честь?

— Называйте меня Ван.

— Вот как! А мое имя вам известно?

— Да, господин.

— Значит, у вас передо мной преимущество. А я, простите, не привык разговаривать с людьми, не зная их подлинное имя.

— У меня нет имени, господин.

Это становилось интересным. Соглядатай? Нет, не похож. Да и зачем ходить за ним по пятам, ведомство полковника Кудзуки полиция уважает.

— Скажите, где вы работаете, это заменит визитную карточку.

— Я не работаю, господин.

— Кто же вы такой, черт побери?!

— Никто.

— Ну, вот что, господин Никто, — Горчаков одной рукой снял телефонную трубку, правая скользнула в карман брюк. — Все это вы расскажете в полиции. Там вам придется назвать свое имя.

— Это не в моих силах, господин.

Тихий голос незнакомца подействовал отрезвляюще, Горчаков успокоился, но пистолет не выпустил.

— Ступайте с богом, сударь. Вот вам пять долларов за труды. Простите, что не провожаю. Я, знаете, не привык принимать у себя мистификаторов, тем более — незнакомых. К тому же я очень устал.

— Мы знакомы, господин…

— Вздор! Чушь собачья!

Незнакомец сдернул лохматую шапку, обнажив бритый, шишковатый череп, размотал шарф, узкие глаза блеснули. Горчаков попятился, кресло, скрежеща стертыми, расхлябанными колесиками, откатилось в угол.

— Это — вы?!

В плетеной качалке, вцепившись тонкими пальцами в лакированные подлокотники, сидел буддийский монах.

Разом вспомнилось все — спасителя от смерти не забывают. Вспомнил Горчаков и странные слова, сказанные монахом незадолго до рейда к большевикам, тогда они прозвучали предостережением.

И вдруг Горчаков рассмеялся, он смеялся все громче, хохот буквально распирал его, по щекам текли слезы. Горчаков умолкал, чтобы вновь взорваться хохотом. Гость вежливо улыбался.

— Ох, не могу! Ну и ну! Священнослужитель — советский агент. Вот это ход! Это приемчик! Вашим хозяевам не откажешь в изобретательности. Как же вас красные сумели завербовать, на чем погорели, отче? Видимо, натворили нечто неподобающее вашему сану, коли коммунисты сумели вас заарканить?

Горчаков засмеялся снова.

— Как ни прискорбно, придется отвлечь господина от веселых мыслей…

— Валяйте, господин Ван, вернее, Иван. Точнее, товарищ Иван! Добавляется всего одна буква, а как звучит. А?!

— Я уже сказал, господин может называть меня любым именем… Не это главное. Я хотел бы кое-что сообщить, уверен, господину будет небезынтересна эта информация.

— Говори, Иван, говори. А потом немного пройдемся, — Горчаков вынул пистолет, монах не шевельнулся. — Так что же ты хотел мне сообщить? Выкладывай, и без фокусов. Хоть и посмешил ты меня знатно, больше шутить я не намерен: шевельнешься, пеняй на себя, отыдешь в мир иной.

— Это не существенно, господин, выслушайте меня.

— Говори! И поживее — у нас мало времени.

— Господин недавно вернулся из далекого путешествия и…

— Ах, ты и об этом знаешь?!

— В вашем отряде находился плохой человек…

— Там все были не ангелы. Дальше.

— Он многократно опаснее прочих. Это научный сотрудник базы, которая находится у Павлиньего озера.

— Павлинье озеро? Не слыхал. Что за база?

— Сугубо секретный исследовательский центр японской императорской армии.

— Допустим, такой существует, но зачем посылать с нами ученого? Да я и не видел ни одного интеллигентного лица — там были люди иного склада.

— Искусство трансформации — дело нехитрое.

— Пожалуй. Наглядный пример налицо. И все же за каким дьяволом, простите, святой отец, потребовалось включать в боевую группу ученого, вдобавок инкогнито, подвергать его риску?..

— Вы сами ответите на этот вопрос, если уделите мне еще немного времени.

Монах рассказывал долго, Горчаков уже не смотрел на часы, наморщив лоб, откинувшись