— Я всего лишь временное увлечение. И у меня есть новый хозяин. Уходи.

— Скоро ты наскучишь Монголу и тогда, киса, ты сама придешь ко мне с мольбой о спасении. Есть звери похуже меня и мое предложение несопоставимо с тем, что ждет тебя, когда Палач тебя сольет…

— Ты мне противен! Убирайся! Не дамся! Ненавижу вас всех!

Кричу и мужчина меняется в лице, приближается, хватает меня за локоть.

— Не смей повышать на меня голос, девка. Спесь, смотрю, Иван так и не вышиб. Палач, говорят, зверь. Ты из-под него живая не вылезешь Я твой единственный шанс на то, чтобы жить. Пораскинь мозгами. Они же должны быть в этой блондинистой смазливой голове!

Смотрю в глаза мужчины, который предлагает покровительство, и шиплю дикой кошкой:

— Убирайся отсюда. Ты никогда не получишь ни меня, ни ничего из того, что принадлежало Ивану!

— Это мы еще посмотрим. Поговорим с тобой, когда Палач насытится.

Мотаю головой

— Отпусти мою руку! Убирайся!

Вырываюсь, а он держит, хватка цепкая и глаза темнеют, становятся страшными. Жуткими.

— Согласись!

— Нет! Не буду твоей! Никогда!

Отпускает меня, запускает пятерню в волосы и возвращает растрепанные пряди на место, уже не такой идеальный.

— Я хотел как лучше, в память о друге…

— Уходи!

Порывается что-то еще сказать, но холодный властный голос обрубает все на корню.

— Отошел от нее. Сейчас.

Вскидываюсь и вижу Монгола, застывшего в дверном проеме. Мощного, сильного, а в раскосых глазах приговор…

Палач. Вот кто действительно пугает одним лишь взглядом янтарных глаз, на дне которых вспыхивает пламя, когда Монгол останавливает взгляд на руке Серебрякова, сжавшейся на моем локте.

И словно кнутом щелкнул, заставил отшатнуться от меня.

— У тебя вопрос к моей женщине, Серебряков?

В отличие от Александра, с волос Монгола капает вода, прядки облепили широкий лоб и струйки дождя стекают по губам.

Смотрит на меня, будто сканер включает, прищуривается и взгляд тяжелеет, становится бешеным, лютым. Подмечает, как я пальцы к локтю прикладываю, за который меня незваный гость держал, потираю, отгоняя боль.

— Вопросов к Авроре нет, — отвечает мужчина резковато, но я чувствую, что здесь только один хищник и это точно не бизнес-партнер моего мужа.

— Это хорошо. Для тебя. Я не привык делиться тем, что считаю своим. Учти это на будущее.

Серебряков открывает рот, выглядит шокировано и произносит едва слышно:

— Смольный предлагает сделку.

Монгол прищуривается еще сильнее.

— Так можно и побазарить.

— Я передам, что мы согласны.

Кивает и идет к дверям, но, когда равняется с мощной фигурой Монгола, слышу, как Палач цедит.

— Кукла Ивана подо мной с этого дня, Серебряков. На первый раз прощаю заход, после второго ты — труп.

Монгол выглядит так, словно готов к бою не на жизнь, а на смерть, а я не понимаю, что именно происходит, но Александр возвращает свое пустое выражение лица, поправляет галстук и отвечает с почтением:

— Ты быстрый. Недооценил тебя Иван. Уже все бразды правления в твоих руках. Считанные часы и новый царь на троне.

В ответ Монгол лишь иронично выгибает покалеченную шрамом бровь.

— Расклад отыгран. Подчинись или сливайся.

— Я договорюсь о стрелке.

Чуть улыбается Серебряков, давая понять, что готов присягнуть новому царю.

Скупой кивок и Монгол отпускает Александра. Дверь за ним закрывается, а я хочу надеяться, что навсегда.

Неожиданно осознаю, что дрожу, опять трясусь от пережитого. Поднимаю глаза на Палача, ловлю его взгляд, все такой же острый и дикий.

Он разворачивается, чтобы уйти, а я произношу тихо в отчаянии:

— Постой…

Останавливается как вкопанный, поворачивается ко мне спустя долгое мгновение, делает тяжелые шаги в мою сторону, заставляет прильнуть к окну спиной, кладет огромные ладони по обе стороны от меня, загоняет и наклоняется настолько близко, что я улавливаю агрессивный запах мужчины, смешанный с дождем.

Наверное, если кто-то увидит нас с улицы, подумает, что Палач решил заняться своей игрушкой. Слишком интимно, слишком близко мужчина ко мне сейчас находится.

Нависает, продавливает, а у меня спина горит, как если бы на меня смотрели со стороны, наблюдали с улицы.

— Объясни мне, что происходит? — шепотом, голос дрожит.

— Ты теперь моя. Для всех я тебя оприходовал еще в палате. Не сдержал буйного нрава.

Проговаривает так, что у меня глаза закрываются от отчаяния.

— Мне и моему малышу что-то угрожает?

Поднимает руку и зарывается пятерней мне в волосы, заставляет прогнуться в спине.

— Да.

— Что же делать?

— Просто не зли меня.

— Я не…

— Могу наломать дров, если не захлопнешь рот и не перестанешь меня выводить.

— Не запугивай меня.

– Не борзей, куколка. Будь хорошей девочкой и не лезь ко мне лишний раз.

– Ты будешь мстить?

— Месть давно стала смыслом моей жизни, Ава.

Прикрываю веки…

— Ты зовешь меня именем, которым называют только близкие, почему так сокращаешь?

— Мне так нравится.

— Это не ответ.

— Единственный, который от меня получишь.

— Ты странный.

— Не более чем любой другой, кто носит клеймо палача.

— Я хочу, чтобы люди, убившие Ивана, понесли наказание.

Кивает и в глазах приговор.

Его спокойствие, острый взгляд и поддержка делают свое дело, я опять ломаюсь, слезы текут градом.

— Что мне делать, Монгол? Как жить дальше? Как справиться?!

Хмурит брови, на секунду глаза словно стекленеют, и мне кажется, что тот, кто носит клеймо палача, сейчас думает о своем.

— Я не знаю. Ответа у меня нет. Хотя… Просто, живи, Ава, этого хотел Иван. Его уход — залог твоей безопасности. Он всегда умел обвести вокруг пальца суку-судьбу. Жизнь за жизнь, кукла. Он отдал свою за сына.

— Я хочу, чтобы те, кто отняли его у меня, заплатили сполна.

Мужчина как-то странно смотрит, сжимает губы и выдыхает:

— Не лезь в это. Всего не расскажу. Единственное, что ты должна знать. Ты и ребенок брата в безопасности.