– Только что мимо нас галопом проскакало десятка два каданцев, один крикнул о предательстве.

– Я бы скорей назвал это подлостью. – Хоть бы сказали, что можно говорить, а что нет, начальнички! А… Не врать же! – Китовники убили графа Глауберозе и, весьма вероятно, брата Ореста… духовника командующего. Фрошеров, которых сами же и пригласили на переговоры, тоже прикончили, зачем и почему – непонятно. Будьте настороже, мало ли чего «эти» выкинут.

– Будем!

Вот и начинается, но почему горники повернули? «Всех под знамя»… Не рассчитывают же ублюдки, что Южная армия спишет им Глауберозе?!

Морок фыркнул, предлагая продолжить скачку.

– Нет, – рыкнул на себя и на жеребца Руперт. – Рысью.

Черной ниткой по красным снегам, обгоняя драку, догоняя смерть. Закат – отличное время, чтобы поджечь фитиль, но грохнет с рассветом. У въезда в лагерь идет молебен, мимо не проскочишь. Учись, полковник, пока живы «львы»!

Сладковатый запах кесарского глинтвейна, обветренные физиономии, сразу растерянные и яростные. Перед Фельсенбургом расступаются быстро, впору себя поздравить… В другой день! Приглушенный ропот, пляшущие по пуговицам и эфесам непонятные блики – от заходящего солнца не дождешься, а факелов еще нет, рано… Пения не слыхать, то ли отслужили уже, то ли разговор с Создателем прерван ради разговора с армией. Гвардейцев много, затеряться в такой толпе не штука, но тебе на запад, к уходящему в землю алому кругу. Ветер, словно издеваясь, пахнет праздником, из сотен ртов вырываются облачка пара – начинает холодать, и резко. Толкучка сменяется подобием шеренг, со спины коня уже можно разглядеть переносной алтарь и то, что рядом. Отец Луциан в парадном облачении, полковые священники, служки и кто-то неподвижный на расстеленном плаще. Штурриш, прижимая руки к груди, что-то объясняет, слов сквозь гомон не разобрать. Бруно с доброй дюжиной генералов слушают каданца, все тепло закутаны, только Хеллештерн в одном мундире. Так вот чей плащ…

Мотает головой, косится на всадника Морок – предупреждает, о чем? Мертвецы и кровь мориска не волнуют.

Луциан поднимает руки, гомон стихает. Пара «забияк» вытаскивает вперед кого-то в драном офицерском мундире. Эйнрехтец. Судя по перевязи – полковник, судя по визгу – крыса!

1

Булано-пегий двухголовый жеребенок вовсю хрустел морковками. Одна голова ела быстрее, и у нее под черной гривкой виднелась белая звездочка.

– Близняша, – повторял, как заведенный, Пагос, у ног которого лежал обзаведшийся черными пятнами Калган. – Близняшка…

Первая морковка кончилась, голова со звездочкой фыркнула и попыталась обмусолить парню ухо, вторая еще угощалась.

– Господин, они все тут, – Пагос бережно отстранился от создания, которому надлежало вызывать оторопь. – Рысаки, охотничьи, выездные, все… Кроме малышни, то есть пони.

– Наверное, пони были не нужны, – глухо сказал Агас, и Карло вспомнил поначалу показавшийся добрым сон с Гирени, стратегом и длинногривой лошадкой.

– Наверное… Простите, вы желаете посмотреть?

– Да, – подтвердил Капрас, которому захотелось убраться еще и отсюда. – Нашлись лошадиные книги, или как вы их там называете, на всю конюшню. Похоже, три из Белой Усадьбы.

– Это очень удачно, господин. – Пагос сглотнул, крашеный саймур вскочил и с каким-то мурлыканьем сунулся под руку вновь обретенному хозяину. – Я многого не помню. Господин граф и господин Харалакис, старший конюх, могли рассказать любую родословную, а я…

– Малому Северорожденному Славному корпусу нужны в должном количестве достойные верховые и упряжные лошади, – поспешил на подмогу Фурис. Карло с облегчением взял из корзинки морковку и протянул двухглавке, а он-то думал, что конь на футляре для писем получился таким по косорукости художника! И какая муха укусила Турагиса, когда он выбирал себе знамя? Двуглавые жеребята и телята приносят беду, Близняша и принесла. Помиловавшему уродца бедняге графу, его дочкам, всей Белой Усадьбе, а теперь еще и Турагису… Кто следующий? И что с этой Близняшей теперь делать, отправить следом за стратегом или куда-то пристроить? Ни о чем не подозревающая нечисть высунулась из денника и вовсю тянулась обеими мордами к пятнистому Калгану. Хмурый Агас изучал опрокинутое ведро, Фурис все еще объяснял Пагосу, в чем будут заключаться его новые обязанности, парень робко возражал в том смысле, что мало знает и никогда ничем не командовал, но спорить с доверенным куратором? Все возражения стремительно шагающий к генеральству писарь знал лучше возражавшего и был, в отличие от отца Ипполита и Лидаса, непрошибаем.

Карло Капрас круто повернулся и, подавив глупое желание пнуть и так опрокинутое ведро, почти выскочил из конюшни. Валявшиеся на самом виду трупы убрали, но до праздничных атрибутов Фурис не добрался, и незлой ветерок вовсю шевелил радужные флажки и два знамени, на одном из которых красовалась ставшая взрослой, злой и золотой Близняша. Факелы уже горели, и вряд ли в честь праздника – в захваченной крепости не должно быть темных углов, хотя какая из сельской усадьбы крепость? Не Фельп, даже не Гурпо…

Пора было убираться к себе и встречать Зимний Излом. Начинать новый год в мародерском логовище маршал не собирался, хотя дом был не просто удобен, но готов к празднику. Капрас никогда не страдал чрезмерной щепетильностью, только, не болтайся рядом Фурис, трофейное вино отправилось бы в речку вместе с заботливо приготовленным угощением. Доверенный куратор был рачительней командующего, он нашел применение всему, что успел осмотреть, но поместье было слишком велико, а день – короток, и зануда согласился прервать инспекцию после осмотра конюшен. Карло тоже согласился. С тем, что бросать на произвол судьбы отменно налаженное конное хозяйство нельзя. Бросать на произвол судьбы вообще нельзя, однако ж бросают – людей, государей, провинции, армии.

Маршал ежился, глядя на быстро темнеющий плац и вышагивающих от знамен к воротцам и обратно часовых, потом позади стукнуло: Агасу то ли надоело слушать предназначенные не ему указания, то ли капитан счел своим долгом присмотреть за начальством.

– Вышел? – хмыкнул Карло. – Мститель…

– Смерть – это еще не месть. Старая гадина убралась в Закат, не поняв, что ей конец.

– Я верую в Создателя! – отрезал Капрас. – Наше дело не позволить мародерам резать людей, а казни, если ты вдруг забыл, дело не гвардейское[7].