— Черт бы вас всех! — ударил Крысолов ладонью по рулю, имея ввиду то ли нахлынувших зомби, то ли свою команду. — Нельзя ни на минуту оставить, чертовы клоуны! «Бессонницу» просрали! Стахова просрали! Себя еще надо было под колеса положить! Деятели, бл***ь!

Зашипела рация, послышался обеспокоенный голос Тюремщика:

— Кирилл, так что делать будем? Парень тебе еще не говорил о новой записи?

Крысолов взял в руку рацию, нажал на кнопку связи, чтобы ответить, но тут же ее отпустил, переведя вопросительный взгляд на Арийца.

— О чем это он?

— Я как раз хотел вам об этом сказать… — Ариец внезапно почувствовал себя более уверенно, протягивая начальнику старый проигрыватель лазерных дисков, который тот узнал бы из тысячи. — Еще один проклятый. Поймали еще одного проклятого с записью. Он шел на Киев.

Кирилл Валериевич жадно выхватил у голубоглазого сталкера потрепанный бумбокс, нажал кнопку пуска и, стараясь игнорировать становящееся все назойливей скобление пальцев по бортам «Форта», стараясь не слышать, как жутко барабанят по дверям, обшивке моторного отсека, по решетке бокового окна крупным дождем мертвые ладони, вникнул в голос просящего харьковчанина.

К тому моменту, когда тот произносил дату записи, лицо Крысолова окаменело, стало как у человека, которому на пике его карьерного роста сообщили, что он уволен. Невыразимой маской на нем застыли и удивление, и злоба, и чувство одураченности, и желание смести в прах того, кто все это затеял.

Ариец еще рассказывал о том, в каком состоянии был проклятый, когда его обнаружили, но тот уже ничего не слышал. Он пытался найти ответ тому, что услышал, но все нужные мысли почему-то с трепетом ускользали из его рук как живая рыба, и лишь нелепые догадки, сомнительные домыслы и бредовые гипотезы туго обвивали его разум клубком ядовитых змей.

Что делать? — отбрасывая разгадывание первопричин обмана, из-за которого они оказались на треть пути к восточной столице, и сосредоточиться на плане дальнейших действий, думал Крысолов. — Возвращаться обратно в Киев? Или продолжить экспедицию, изначальная цель которой сбор разведданных? Узнать, что твориться в Харькове, будь он неладен, или катить ко всем чертям от него подальше? Что будет, если мы вернемся в Киев? Судьба людей (оставшихся ли вообще?) из Харькова навсегда останется загадкой. Что ж, судьба людей из других городов, где есть метро, не более прозрачна. Тогда что нас держит? Боязнь перед угрызениями совести? Вот уж и нет, не тот случай. На первой записи было сказано, что «…еще в прошлом году их было больше двух тысяч, сейчас же нас осталось всего шесть сотен». Теперь же было озвучено, что их осталась всего сотня. Стало быть, за первый год они потеряли почти полторы тысячи человек, за второй — четыреста человек. Если учитывать темпы их потерь, то существует ли хоть какая-нибудь уверенность, что кто-то из них сумел дожить до сегодняшнего дня? Ноль один процент вероятности, не больше. Тогда ради чего продолжать экспедицию? Поехать посмотреть, разобраться, в чем дело? Выяснить, кто это там такой там умный отправляет проклятых с записями, сделанными еще при царе Горохе? Но это ведь даже не смешно. Пускай себе дальше шлет своих ходоков, пускай они себе дальше скребутся в занавесы подземок. Нам-то что с того? Мы-то уже знаем, что никакие это не люди, укрывшиеся в харьковской подземке вопрошают о помощи, а кто-то другой пытается для чего-то приманить нас в Харьков. И зачем ему — нас теперь не волнует. Все, к дьяволу Харьков, нужно возвращаться!

Крысолов отнял от баранки левую руку, бросил на нее полный негодования взгляд, и несколько раз сжал-разжал ладонь в кулак. Но это не помогало — дрожь в пальцах, которую он в последнее время невзлюбил до такой степени, что готов был отсечь себе руку по самое плечо, как тот обувной торговец из Твин Пикса, в руку которого вселялся злой дух карлика из Черного Вигвама, не прекращалась.

— Все, Тюрьма, разворачиваемся, — устало проговорил он, взяв в руки рацию. — В Харькове нам больше ловить нечего.

— Я знал, что ты примешь правильное решение, Кирилл, — с облегчением выдохнув, согласился Тюремщик.

— Полезай-ка в люк, — Крысолов посмотрел на Арийца, большим пальцем указав на люк в крыше, и тот нервно зашевелил кадыком. — Посиди пока в вагоне, я тебя потом позову.

— Но… — Ариец переметнул взгляд на снующих вокруг машин зомби.

— Они тебя не достанут, — сказал Крысолов. — Давай, давай, тебя прикроют. — И, взяв в руки рацию, щелкнул по тумблеру «Внутренняя связь»: — Костыль, прими на время бойца. Отправляю тебе его через крышу, прикрой там если что.

— Принимаем, — охотно ответил Костыль. — Пусть влезает.

Взревели моторы. Оживились, заметались зомби, будто боясь не успеть на уходящий поезд. Некоторые «быстрые» начали предпринимать отчаянные попытки забраться на капот. «Медленные» же раньше безвредно разглаживающие гладкие поверхности бортов машин, развазькивая грязь на бортах, теперь явно пытались опрокинуть машины набок. Издавая короткие, нечленораздельные, но ритмичные мычанья, зомби с каждой секундой все яростнее и все более налаженными движениями, так, будто кто-то задавал им такт неслышным басом: «И р-р-раз!», взялись раскачивать Базу-2.

Но машины сдвинулись с места, давя попавшие под клин тела, развернулись на широком перекрестке с помигивающим (или нет?) светофором, и зомби не осталось ничего другого как бежать, или влачиться вслед за ними, протянув вперед руки и мыча что-то на своем языке.

Кирилл Валериевич придавил гашетку акселератора, и «Чистильщик», выбросив в ночное небо густое облако черной копоти, начал ускоряться. Стрелка спидометра наконец поползла вверх, пройдя отметку в «60» и приближаясь к «80».

Сам же Крысолов вытянулся вперед, едва не доставая лбом ветрового стекла и, ухватившись за руль, словно за спасательный круг, не скрывал своего желания побыстрее свалить прочь из этого места. Ему хотелось опять зреть проклятую многими, но все же такую вожделенную для него сейчас пустую дорогу и пустые обочины. Хотелось не видеть эти прогнившие лица, эти посиневшие и побледневшие высохшие тела, выстроившиеся вдоль дороги, как горожане, встречающие важных гостей.

Машину сначала затрясло как в лихорадке, а позже и вовсе начало подбрасывать, как необъезженного жеребца, стремящегося скинуть неудачливого наездника. Причиной этому было то, что сбитых на скорости, затянутых под колеса полумертвых тел становилось все больше и больше. Сталкиваясь с широким клином «Чистильщика», и забрызгивая его своей чернеющей кровью — словно метя его каким-то магическим росчерком — зомби либо разлетались в стороны, либо скатывались на дорогу и попадали под нещадно давящие, огромные колеса, превращающие их иссохшие, завядшие тела в месиво.

По обыкновению, идущему впереди кортежа клину «Чистильщика» припадала львиная часть работы по очистке дороги. Еще бы — не зря ведь ему дали такое громкое имя! Но даже целому табуну лошадей под его капотом было нелегко справляться с неожиданным сопротивлением, которое ему оказывала безоружная, но от этого не менее опасная, армия зомби. Ибо если поначалу ему приходилось принимать на клин по пять-семь безумцев, и делал он это с завидной легкостью, отбрасывая их тела как профессиональный бэттер бейсбольные мячики, то с каждым последующим десятком метров, с каждой набегающей волной атакующих, он все глубже и глубже вторгался в бескрайнее море из тысячи холодных, омертвелых тел. А те, словно отторгая присущие человеку элементарную логику и разумность, словно выражая свое нежелание быть причастным к роду людскому, или же банально не осознавая того, что смерть вторично, и в этот раз безоговорочно, приближается к ним, вместо того, чтобы освободить проезжую часть — ведь схватка шла явно не в их пользу — все плотнее и плотнее становились на пути у «Чистильщика»! Шли ему навстречу. Если бы они могли кричать, казалось они сейчас кричали бы нечто вроде: «Ну, давай, дави нас! Дави нас!!! Давай, сукин ты сын! Дави!!!» Но они не кричали. Они, все так же мерно покачиваясь и о чем-то перемыкиваясь между собой на своем бессмысленном языке, постепенно подтягивались к дороге, беспрекословно, и даже без тени страха в глубоких западинах глаз, становясь перед мощным загребалом «Чистильщика».