Люди, услышав о «спасительной прививке», съезжались к расположению базы химвойск с самых ближних и самых отдаленных сел, с других районов, с других городов, с областных центров и даже самой столицы. Они все соглашались на прививку, надеясь на свершение чуда. И чудо, можно сказать, произошло. Те, кто были привиты, действительно продержались в живых, как им и было обещано, дольше остальных. Они не умерли от лучевой болезни в первые же недели или месяцы как те, кто в силу своей просвещенности — на свою же беду — знали, что никакого такого средства от радиопроникновенных волн нет и быть не может и посылали великодушных военных в задницу. Или те, кому по приговору судьбы «прививки» банально не хватило. Или же как те молодые лентяи, привыкшие к тому, что все улаживается само собой, без их вмешательства, и продолжающие за всем смотреть с экранов мониторов. Или те, кто попросту проигнорировал панегирические зазывания военных к употреблению диво-препарата потому что им было «в падло» — ведь были же такие! Или как те, кто стоически принял решение принять смерть естественной. Или те, кто надеялись на Божью милость и избавление…

Последним везло больше — они отправлялись на тот свет с надеждой в сердце и улыбками на лице.

Привитые пережили их всех.

Правда это была или нет — не могут подтвердить или опровергнуть даже ученые-анатомы, но в том, что все зомби появились в результате влияния какого-то внешнего фактора, они единодушно согласны. А уж «Рад-эссент» это были или что-то другое…

Как бы там ни было, но на научном уровне доказано, что все биологические процессы зараженных неизвестным вирусом людей, поддерживающие жизнедеятельность их организмов сначала сокращались до минимума. Фактически, они становились обычнейшими мертвецами. Вот только с какого времени?.. Возможно, с тех самых пор, когда умерли перечисленные выше категории людей, а может и еще раньше — с того момента как игла выскользнула из их вен на военной химбазе? Тем не менее, существование привитых по необъяснимым причинам продолжалось. При этом их мышечные ткани, их кожное покрытие не старели, в привычном понимании этого слова. Они перешагнули ступень старения и сразу вошли в стадию отмирания. Синхронного, степенного отмирания, которое протекало гораздо быстрее, чем обычное нормальное старение, вызванное наступлением соответствующего жизненного этапа. А позже, еще на какой-то своей стадии, это отмирание остановилось. После этого у них не осталось ни мозга, ни сердца, ни души. Они стали зомби. Они перестали быть жителями. Перестали быть людьми. Люди стали их едой. Люди стали их ненавистью. Люди стали их мишенью…

В двери долбили с такой напористостью, будто в квартире закрылся насильник, над которым горожане решили совершить самосуд. Старик прокашлялся в очередной раз, приподнялся на кровати, и нижняя челюсть у него бессильно отвисла, открывая черный проем, окруженный несколькими редкими кривыми, необычайно длинными зубами. Он зашипел, его лицо исказилось в гримасе боли, и он опустил сухие босые ноги на землю под аккомпанемент перезаряжаемых оружий.

— Я… не они… — едва произнося слова, сказал старик, попытавшись подняться чтобы сесть. — Хотя, если честно, то мне жаль… Эта вакцина… — он покосился на спешно выброшенные Секачом на пол пустые ампулы. — У меня побочное явление…

Крысолов отвел в сторону руку — жест, красноречиво объясняющий остальным, чтобы никому не двигаться, оружие опустить, но бдительности не терять.

— Кто вы? — спросил он, немного удивившись, что задает вопрос шевелящему губами высохшему трупу.

— Я не знаю… Не помню… — он прокашлялся и поднял на Крысолова свои выпученные глаза. — Я больше сплю, чем живу… Я не стал как они, но и не сдох… Я столько раз засыпал… умирал… думал, что навсегда… но всегда просыпаюсь, когда слышу запах пищи… — Лек нервно зашмыгал носом, поняв, что пища для него люди, но старик, увидев это, поспешил его успокоить: — Не бойтесь, молодой человек… Мой побочный эффект как раз в том и заключается, что я не потерял… — он снова закашлялся, словно силясь заглушить начинающие давить на психику удары в дверь и мычание с той стороны. — Не утратил способности думать. Не потерял рассудок. Я — не они, но они меня почему-то не сожрут, хотя каждый раз я их об этом умоляю… Они были здесь тысячу раз… уроды эти… но меня не трогают…

— Почему вы здесь? — спросил Крысолов, не спуская с него глаз.

— Я здесь умер, — ответил он, и у Секача неприятно зачесалась, покрывшись легким пушистым морозцем, ладонь, «перебинтованная» станционным смотрителем в Яготине. — И проснулся таким… Я когда-нибудь срастусь с этой чертовой тахтой, черт бы ее побрал… Понятия не имею, сколько так уже провалялся. Сколько лет после войны прошло-то?

— Тридцать шесть, — ответил Кирилл Валериевич.

Штукатурка вокруг входной двери отпала несколькими крупными кусками. Замки стонали и скрипели, красноречиво намекая, что если ничего не предпринять, надолго их не хватит.

— Тридцать шесть, — вдумчиво повторил старик и глаза его вдруг прониклись болью и состраданием. — Вот что, мужики… Бегите-ка вы отсюда. Бегите к чертовой матери из этого города. Вам здесь не укрыться — они просыпаются. Они слышат ваш запах, и просыпаются… Не все такие сознательные и беспомощные, как я… Их много. Очень много. Если они окружат дом, вам конец. Я уже чувствую, как дрожит земля под их ногами. Бегите в спальню, там балкон, спускайтесь по пожарной лестнице…

Старик как раз договаривал последние слова, когда верхняя петля, удерживающая входные двери, вырвалась из стены, двери перекосились и внутрь заскребли десятки бледных рук. Сталкеры рванули было к спальне, но старик что-то выкрикнул, и они остановились.

— Я больше не хочу… — он посмотрел на Крысолова глазами нищего, у которого отобрали и то, что было, и сомкнул веки. — Пожалуйста…

— Покойся с миром, — сказал Крысолов и, спешно перекрестившись, кивнул напарнику.

Секач упер приклад облюбованного им ружья в плечо, направил дуло на старика и спустил курок. Выстрелом двенадцатого калибра с расстояния одного метра его голову легко сняло с плеч и раздробило на куски, но такого эффекта, как у девицы из кафе не было — мозги не брызнули по стенам, они рассеялись как пыль.

— На балкон! — выкрикнул Крысолов, и они заспешили прочь из комнаты с продолжающим сидеть в задумчивости телом старика с недостающей частью тела.

Входные двери в последний раз жалостливо скрипнули, и в квартиру ворвалось не меньше десяти обезумевших зомби. Первым делом они бросились в большую комнату, к старику, недовольно зарычали, затопали на месте, потом ринулись в спальню. Лек с Крысоловом к тому времени уже были на балконе, потому только Секач встретил первых вбежавших зомби залпом из двух стволов. Мужчина в остатках пестрого делового костюма упал сразу, часть его головы разлетелась, а часть повисла набок на куске кожи, а вот крупная, все еще гниющая женщина, приняла сотню дробинок в свое пышное тело, даже не скривившись.

— Правду он писал, — выбегая из комнаты на крик Крысолова, уже спустившегося на нижний этаж, сам себе сказал Секач. — Таки «иначе бесполезно»…