class="p1">Ну, ладно ёрничать, у каждого свой хлебушек: у одних с маслицем и икорочкой, у других — засохшая корочка. А может, и надо народу впаривать про ежесуточные «поражения артиллерийских подразделений», причём десятками, уничтоженные ДРГ и пункты управлений? Психологи: иначе как дух боевой поднимать? И как утешение откровения, что у укров потерь в три, пять или семь раз больше. Да разве жизни людские можно считать разами или процентами? Оказывается, можно, да еще торжествующе. Противно, хотя глупость всегда убога. Солдату на фронте нужны снаряды, беспилотники, «теплаки», но самое главное — уверенность в командире, потому что умный командир — это сбереженная жизнь бойца, это победа малой кровью.

Комбриг говорит, что после харьковского «выравнивания фронта», осенней мясорубки, зимнего вымерзания в позиционке совсем другой солдат пошёл. Научился выдержке и уже с заполошным криком не ломится сломя голову и выпучив глаза в тыл.

Пристроился с блокнотом за штабелем снарядных ящиков, записываю услышанное и увиденное, а мимо раненого несут. Лицо белое — ни кровиночки, губы синие, глаза закрыты, рука свесилась и почти земли касается, но едва слышно шепчет: «Не надо в санбат, я здесь отлежусь, я с вами…» На мой вопрос идущий следом боец, нянча на перевязи руку, обмотанную пропитавшимися кровью бинтами, тихо произносит: «Ногу ему перебило. Жгутом перетянули, а кровь сочится… Донести бы…»

«Двухсотых» и «трёхсотых» вынесли первыми, чтобы психологически удручающе не воздействовать на подходящее необстрелянное подкрепление.

В балочке в ста метрах от первых окопов и в трёхстах от второй линии встретились с уходящими в тыл штурмовиками. Ротация — они оттуда, а мы на замену. Их горсточка — всё, что осталось от батальона. Нас почти в дюжину раз больше. Их лица высушены, взоры потуплены, тускло смотрят на желтовато-серые былья прошлогоднего травостоя, кожа обтягивает скулы, какая-то серо-коричневая, двухнедельная щетина делает их одного возраста. Наши лица свежи, румяны от быстрой ходьбы, глаза любопытствуют, жадно обшаривая встреченных.

— Когда от батальона остаётся два десятка человек и выжившие отказываются идти на штурм, я их не спешу осуждать, — глухо цедит сквозь зубы комбат.

Он знает, что говорит: сам трижды водил ребят на штурмы опорников и чудом оставался жить. Его предшественник на передок не выходил — командовал из штаба батальона. Осуждал тех командиров, кто руководил штурмами из окопов. Но от судьбы не уйдёшь: «хаймерс» лёг точно в дом, похоронив комбата.

Наш комбат улыбается: за мною ещё побегать надо, я же на месте не сижу. И верно: его в штабе не застать, он все время в ротах, а то и вместе со штурмами. И пока ни одной царапины!

4

Мы вновь под Кременной. Тянет магнитом, не отпускает. Почему? А там всё настоящее: люди, чувства, взгляды, слова. Без позёрства, без приукрашивания, без вранья.

Укры вылезли днем. Нагло и дерзко, без привычной артподготовки рванули к нашей позиции, рассчитывая на внезапность. Мы сидели на дне окопчика, трепались, второй номер изредка приподнимал над бруствером голову, ощупывал взглядом опушку сосняка и вновь нырял к нам, боясь пропустить сказанное слово. Его голова появлялась над бруствером с завидной периодичностью, словно перископ подводной лодки, и эта периодичность едва не сыграла злую шутку. Укры подбирались как раз, когда его голова скрывалась, а как только вновь показывалась над окопом — замирали. На этот раз он высунулся неурочно и заорал: «Укры!!!»

Метла взлетел с разворотом на одном носке, изобразив тулуп (поневоле овладеешь искусством балета), и через мгновение его пулемёт уже зачастил, выкашивая лесной подрост. Справа и слева ему вторили «Корд» и близняшка ПК (пулемёт Калашникова), кто-то из ребят жахнул из «граника». И всё-таки они подошли слишком близко и даже швырнули пару гранат, хотя эта близость оказалась для них роковой: пулемёты валили их в упор. А второй номер, с безмятежным лицом и не выпуская сигареты изо рта, неторопливо набивал ленты — работа такая. И над траншеей висел с озорной веселостью мат: поймал Метла кураж по полной.

Когда всё закончилось, насчитали полтора десятка укров, что остались лежать в полусотне метров и только напротив нашей позиции. Впрочем, не об этом речь, то пусть для отчёта штабные считают: я впервые видел раскалившийся до малинового цвета ствол ПК, будто его из горна вытащили.

Вы уж извините, что мат не убрал из ролика: тут лишь на третьи сутки удалось в ТГ видео поставить, а уж мат «запикать» — так и вовсе непостижимо. В следующий раз попрошу мужиков изъясняться деликатнее.

5

В каждом подразделении несут службу либо кот, либо пёс, либо оба и вместе. Некоторые даже звания имеют, а совсем некоторые удостоены медалей. О Персике из артдивизиона уже рассказывал: медаль «За отвагу» без колодки носит на ошейнике от блох. Удивительно, но кошки и собаки на передке дружат: спят, прижавшись друг к другу, согреваясь, едят из одной миски, причем оставляя друг другу кусочки мяса, а кот обязательно притащит мышей своему другу. И ещё вылизывают друг друга — умилительное зрелище. Живут совсем не как кот с собакой — людям бы поучиться. Главное их предназначение — предупредить об опасности. Так уж у бывших ополченцев, потом бойцов второго корпуса Народной милиции ЛНР, а теперь подразделения ВС России заведено еще с 2014-го. Ополчения уж давно нет — «переформатировали» в Народную милицию, второго корпуса НМ тоже нет, а традиция осталась. И отношение к ним действительно как к бойцам, и хоронят тоже с почестями. Друзья-однополчане, павшие в бою.

— Давай, братан, делай утро. — Ветер ставит пластмассовый таз с водою рядом с котом. Он хорош и без утренних процедур: сизо-голубой с белой манишкой на груди, белоснежных носочках, лоснящийся от сытости и барской жизни. Впрочем, сибаритствовать особо ему не приходится: и мышей ловит, и акустиком служит. Не успел звук «выхода» мины или снаряда достичь траншеи, как Проня (имя кота) с воплем стремглав бросается в блиндаж и ныряет под нары.

Сейчас он по просьбе Ветра изображает утреннюю синусоиду: с видимым наслаждением потягивается, выгибая дугой спину, потом поднимает хвост трубой и делает уже глубокий прогиб, зевает во всю кошачью пасть, осматривает присутствующих, словно спрашивая: «Ну, как представление? А вы, грязнули, руки хоть вымыли? Запомните, лодыри: гигиена прежде всего!» Разминка закончена, и Проня подходит к пластмассовому тазику с водою.

Умывание неурочное — почти полдень, так что ритуал гигиены превращается в аттракцион для гостей. Бросает взгляд на нас: смотрят ли? Окунает лапку в воду, несет её к мордочке, вытирает нос, рот, щеки. И так раз пять-шесть, после