– Что же ты от бабы ушёл? – спросила тогда Лунная Красавица.

– А-а-а… – поморщился поэт. – Чокнутая какая-то попалась на этот раз! Только легли, она мне, представляешь? «А почему ты пришёл ко мне без цветов?» – передразнил он бабу гнусным голосом. – Я оделся сразу. Ну её. Убежал поскорей на всякий случай.

Обнявшись, они долго смеялись тогда над бабой…

Но Лунная Красавица не хотела, чтобы Старик однажды невзначай увидел поэта у неё дома. И знала уже, как следует поступать в нужное время, чтобы поэт немедленно ушёл. Она начинала смотреть ему в глаза неподвижно и тяжело. Потом резко швыряла что-нибудь небьющееся на пол.

– …Женись на мне!!! – кричала Лунная Красавица под грохот сковороды.

Поэт в ту минуту становился необычайно гордым. Он уходил в прихожую, одевался и важно отвечал ей оттуда:

– Ни! Ког! Да!..

Теперь её и его ребёнок лежал в картонной коробке на балконе. Полузадушенная трупным запахом, Лунная Красавица чувствовала в безысходности, как быстро намокают под нею свёрнутые в жгуты простыни, и знала, что умирает. Смерть начиналась с ног – они были охвачены холодом.

Ещё Лунная Красавица знала: покойник никогда не уходит на тот свет в одиночестве – он прихватывает следом одного из близких родственников. Маленький непогребённый покойник уводил за собою – её.

Она умирала. Но телефон звонил снова и снова. И к этому звону медленно тянулась вялая рука ее. И дотянулась. Лунная Красавица заплакала от слабости. И оттого, что поэт не скажет ей: «Потерпи немного, я иду – ты слышишь меня?» Она выронила трубку, и та упала рядом с бесчувственной расцарапанной щекой.

– …Ты слышишь меня? – заговорил с укором мягкий женский голос. – Почему ты не хочешь ответить? Я с ума по тебе схожу… У тебя такая походка… У тебя такая гибкая спина… – Женщина продолжала, волнуясь: – Ты не ответила ни на одну мою записку. Я знаю, что ты читаешь их. Я заглядываю в твой почтовый ящик, ты ведь каждый раз их забираешь… Когда мы встретимся? Я не могу больше ждать… Я зайду к тебе сейчас. Я живу рядом, а ты до сих пор меня не знаешь… Тебе будет хорошо со мной… Ты слышишь меня? Очень хорошо… Как никогда ещё не было… Ты думаешь, в этом есть что-то дурное?.. Ты увидишь, как ты была не права. Милая. Хорошая… Кто мне может запретить любить тебя?.. Ну, скажи, разве дурно любить цветок, если он прекрасен? Разве дурно любить зарю?.. Ветку черёмухи – разве дурно? Так почему же дурно любить женщине прекрасное женское тело?

Говорившая дышала часто, потом успокоилась.

– Вспомни только, как омерзительны голые мужчины с их костлявыми коленками, с волосатыми кривыми ногами, с огромными подмышками, – неприязненно продолжала она. – И разве способны они любить женщину, грубые недоразвитые существа?.. Какое же счастье дадут они тебе, самовлюблённые, любящие в любви всегда самих только себя, одних себя со своими уродливыми конечностями? Никакого. Потому что не смогут оценить тебя, твою дивную красоту, упоённые козлиным самомнением. Они давно выродились – они потеряли давным-давно драгоценный дар любви к женщине… Потому и способны приносить одни несчастья, понимаешь?.. Кто-нибудь из них сказал тебе, что свет глаз твоих необычен – так он глубок и чист! Ведь равного ему нет в мире. Да никто из них и не увидел этого. У них есть они сами… А ведь ты не повторишься больше в жизни: она уходит, уходит по минутам, лишённая любви, настоящей любви!.. А у тебя – летящая походка… И… спина, способная доставить столько счастья, невозможного счастья! О, милая!.. Скажи мне хоть что-нибудь!..

Лунная Красавица между тем высморкалась в пододеяльник.

– Пошла на …, – хрипло прибавила она в трубку скверное мужское ругательство, предельно краткое и непереносимое, должно быть, для слуха лесбиянки. А потом повторяла ругательство без всякой на то надобности, но со злым удовольствием. И Лунной Красавице захотелось есть.

Она приплелась на кухню, тяжело переставляя ноги. Чёрствый хлеб лежал в ящике стола. Выковыривая зелёные пятна плесени, Лунная Красавица принялась жевать его. Затем нашла проросшую луковицу, легко ободрала её и съела с коркой батона, макая в соль. После этого Лунная Красавица помедлила немного, тупо улыбаясь. И вдруг вспомнила про банку тушёнки в нижнем ящике пустого холодильника. И разогрела эту тушёнку, а заодно поставила чайник и заварила крепкого чаю.

Ела она быстро, неряшливо, потом так же быстро и много пила из блюдца, подливая себе ещё и ещё, пока чайник не опустел. И всё усмехалась недобро, вспоминая телефонный женский голос.

Откинув голову к стене, так и не встав со стула, она впала в короткую сытую дрему. Вскоре ей почудилось, что на кухне кто-то храпит. И от этого внятного храпа Лунная Красавица пришла в себя. Рот её был неопрятно раскрыт и влажен в углах от сбегающей слюны. Она торопливо отёрлась старушечьим точным движением и деловито подумала, что самое трудное сделано. Что осталось-то – всего ничего: отнести куда-нибудь труп недоношенного ребёнка, а потом забрать девочку домой.

Нет, всё верно: Лунная Красавица не сумела бы вырастить двоих детей одна. Она пожертвовала неродившимся ради живущего, она выполнила всё как надо. И страшное было уже позади.

Скоро стемнеет за окном. Проще всего выбросить коробку с ребёнком в мусорный бак во дворе, думала она, умываясь с мылом. Но это нехорошо… Чем же виноват он, не вовремя зачатый, никому не нужный и лишённый за то жизни, чтобы валяться в объедках и отбросах? Он, бывший недавно плотью её и кровью… Но ведь ему уже всё равно.

Лунная Красавица сняла с себя грязное и помылась. Придётся кинуть в реку. Под мостом. Это близко. Там нет людей. Она оделась в чистое ситцевое платье, замотала волосы в узел и догадалась, что балконную дверь, откуда вливался запах мертвечины, можно закрыть.

Низ коробки уже отсырел, тонкая струйка сукровицы набежала из-под дна, по которой ползали острые сосущие черви, мелкие как опилки. Вот что стало с её послушным ребёнком… На кого же он был похож? Почему, почему не посмотрела она, на кого он похож? Ах, да, она не успела…

Некому предать земле несчастное тельце несчастного её дитя. Даже мёртвый он никому не нужен на этом свете. Кроме неё самой. Кроме матери-убийцы.

– Вот что стало с твоим ребёнком, изверг! – сказала поэту Лунная Красавица, захлопывая с силой балконную дверь. Но уже не заплакала, представив поэта с другими детьми, живыми – детьми его и той, старой, сидящей в бриллиантах.

– Те – дороги тебе, этот – нет. Смотри же, что стало с ним, с твоей плотью и кровью! – мстительно приговаривала она, срывая с постели перепачканное бельё. А потом кричала: – Сволочь! Убью тебя за это, сволочь!

И стаскивала белье, и замачивала с порошком, и стирала, наваливаясь всем телом.

Кое-как отжав плохо отстиранное, она всё же отнесла бельё на балкон и развесила, и даже умудрилась потом выстирать тяжёлый ватный матрац и кинуть его на перила, под косые лучи небольшого оранжевого солнца, уже заходящего за крыши. Однако на коробку Лунная Красавица не взглянула ни разу и даже как будто перестала ощущать тлетворный запах, колеблемый сквозняком.