Позже еще будут различать страховую премию от процентов капитала, и в результате этого раздвоения возникнут новые факты: таким образом, история человечества есть не что иное, как вечное распознавание концепций ума.

3. Не только интерес к капиталу заставляет работника наслаждаться своими произведениями и обеспечивает его сбережения; но, и это самый замечательный эффект этого интереса, вознаграждая производителя, он заставляет его работать непрестанно и никогда не останавливаться.

Если предприниматель является капиталистом в отношении самого себя, то может случиться так, что он будет достаточно доволен всей прибылью, чтобы снять проценты со своих фондов: но тогда, несомненно, его производство перестанет развиваться, поскольку потерпит недостачу. Это то, что мы получаем, когда капиталист не является одновременно предпринимателем: поскольку тогда при вычете процента прибыль для производителя становится абсолютно нулевой, его производство становится для него постоянной опасностью, из которой для него становится важным освободиться в ближайшее время. Поскольку благосостояние должно развиваться для общества в бесконечной прогрессии, так же закон производителя заключается в том, что он постоянно реализует излишки: без этого его существование ненадежно, однообразно, утомительно. Поэтому интерес капиталиста к производителю подобен хлысту колонизатора, который звенит над головой спящего раба; это голос прогресса, который кричит: марш, марш! работай, работай! Судьба человека ведет его к счастью, поэтому она запрещает ему отдыхать.

Пчелы, муравьи и другие общественные животные кажутся индивидуально одаренными только в автоматизме; душа и инстинкт у них почти исключительно коллективные

4. Наконец, денежный интерес является условием движения капитала и основным агентом промышленной солидарности. Этот аспект был понят всеми экономистами; и мы будем иметь дело с ним особым образом, заботясь о кредите.

Я доказал, и я думаю, что лучше, чем это было сделано до сих пор:

Что монополия необходима, так как она является антагонистом конкуренции;

Что она является сутью общества, так как без нее оно никогда не оставило бы первобытных лесов, и что без нее оно бы быстро регрессировало;

Наконец, что она является венцом производителя, поскольку либо чистой прибылью, либо процентами капитала, которые она отдает производству, она приносит монополисту увеличение благосостояния, которого заслуживают его предусмотрительность и усилия.

Так будем ли мы славить вместе с экономистами и освящать монополию на благо имущих консерваторов? Я хочу этого, при условии, что, поскольку я сделал их правыми в вышеизложенном, они, в свою очередь, будут правы в отношении того, что будет дальше.

§ II. Катастрофы в труде и извращения идей, вызванные монополией

Как и конкуренция, монополия подразумевает противоречие в термине и в определении. В самом деле, поскольку потребление и производство вещи в обществе идентичные, а продажа означает покупку, что говорит о привилегии продажи или использования, необходимо говорить о привилегии потребления и покупки, что приводит к отрицанию того и другого. Отсюда запрет на потребление, а также на производство, выраженный монополией против наемных работников. Конкуренция была гражданской войной, монополия — расправа над пленными.

Интерес капиталиста к производителю подобен хлысту колонизатора, который звенит над головой спящего раба; это голос прогресса, который кричит: марш, марш! работай, работай! Судьба человека ведет его к счастью, поэтому она запрещает ему отдыхать

Эти различные предложения объединяют все виды очевидного, физического, алгебраического и метафизического. То, что я добавлю, будет лишь усиленной экспозицией: их демонстрирует только их утверждение.

Любое общество, рассматриваемое в его экономических отношениях, естественно делится на капиталистов и рабочих, предпринимателей и наемных работников, распределенных по шкале, градусы которой обозначают доход каждого, независимо от того, состоит ли этот доход из заработной платы, прибыли, процентов, ренты или аренды.

Из этого иерархического распределения людей и доходов следует, что принцип Сэя, сообщенный ранее, что В государстве чистая прибыль равна валовой прибыли, уже не является истинным, поскольку в качестве эффекта монополии цифра цен продаж намного превосходит цифру себестоимости. Значит, поскольку наряду с этим себестоимость должна оправдывать цену продажи, из того, что нация фактически не имеет другого решения, кроме самой себя, следует, что обмен, в результате которого происходит движение и жизнь, невозможен.

«Во Франции 20 миллионов рабочих, распределенных по всем отраслям науки, искусства и промышленности, производят все, что необходимо для жизни человека. Сумма их заработных плат равна, предположительно, 20 миллиардам: но из-за прибыли (чистой прибыли и процентов), причитающейся монополистам, сумма выручки должна достигать 25 миллиардов. Значит, поскольку у нации нет других покупателей, кроме своих наемных и оплачиваемых работников, которые не платят никому другому, а цена продажи товара одинакова для всех, ясно, что для того, чтобы сделать обращение возможным, рабочий должен заплатить пять несмотря на то, что он получил только четыре». (Что такое собственность? Гл. IV.)

«Что огорчает в зрелище последствий монополии — видеть, как несчастные рабочие обвиняют друг друга в своей нищете и воображают, что, объединяясь и опираясь друг на друга, они предотвратят сокращение заработной платы».

П.-Ж. Прудон, «Философия нищеты»

Вот что делает богатство и бедность коррелятивными, неразделимыми не только по идее, но и по факту; вот что заставляет их существовать в конкуренции друг с другом, и что дает право наемному работнику делать вид, что богатый не владеет ничем большим, чем бедняк, чем этот последний не разочарован. После того, как монополия сделала свой подсчет дохода, прибыли и процентов, работник-потребитель сделал свой; и получается, что, пообещав ему зарплату, представленную в трудовом договоре сотней, ему фактически дали только семьдесят пять. Таким образом, монополия провоцирует банкротство своих наемных работников, и совершенно точно, что она жива своим грабежом.

Последние шесть лет я поднимал вопрос об этом пугающем противоречии: почему оно не звучало в прессе? почему мастера известности не оповещают публику? почему те, кто взывают к необходимости предоставления политических прав рабочего, не сказали ему, что его грабят? почему молчали экономисты? почему?

Наша революционная демократия не шумит только потому, что боится революций: но, скрывая опасность, поскольку она не осмеливается смотреть ей в лицо, она лишь приумножает ее. «Мы похожи, — говорит г-н Бланки, — на машинистов, которые увеличивают дозу пара, одновременно закрывая клапаны». Жертвы монополии, утешьтесь! Если ваши палачи не хотят вас услышать, то Провидение их накажет: non audierunt, — говорит Библия, — quia Deus volebat occidere eos (не слышали, потому что Бог хотел уничтожить их).

Продажа не может соответствовать условиям монополии, возникает загромождение товаров; труд произвел за год то, что зарплата позволяет ему потреблять только за пятнадцать месяцев: