В последующие несколько часов она кружила вокруг меня, как Луна вокруг Земли, ни разу не сократив разделявшее нас расстояние в четыре с небольшим фута. Всего четыре фута! Но преодолеть их было не легче, чем пропасть шириной в миллион миль. Да, она рассказала мне правду о нашей свадьбе, о Роджере, о том, как начался их роман, когда меня подстрелили. О том, как сильно она боялась, что я не выживу. О том, сколько раз она хотела признаться мне во всем. О том, как она сожалеет о своем поступке. Я слушал ее и не верил своим ушам. Меня как будто дубиной по голове огрели. Была уже глубокая ночь, когда я не выдержал и расплакался, как ребенок. Наверное, в тот раз я вылил все слезы, которые копились во мне на протяжении семи лет, но вместе с ними ушел и гнев, который словно адский огонь сжигал меня изнутри. Мари почти ничего не говорила, не пыталась меня утешать. Она просто сидела на диване на расстоянии проклятых, непреодолимых, невероятных четырех футов и молчала.

Я сам не заметил, как заснул. Уже днем меня разбудил прохладный ветер из окна. Мари не было. Она снова исчезла, оставив мне еще одну записку с прощанием.

Элли молчала и только качала головой. Солнце начало понемногу склоняться к западу, и его косые лучи согревали шершавый бетон волнолома. За решеткой в нескольких ярдах от нас шумные туристы в шортах и гавайских рубашках продолжали выстраиваться в очередь, чтобы сфотографироваться на фоне красно-желто-черного буя – Самого Южного Буя Соединенных Штатов.

Наконец Элли заговорила:

– Почему вы мне все это рассказываете?

– Потому что иногда человеку нужно напомнить, что он не один на свете. И что он – вовсе не единственный, кого обманул и предал кто-то близкий. Да, это очень больно, но нет никакого смысла выставлять свои раны напоказ, носить их, словно ордена или знаки отличия, потому что тот, кто поступает подобным образом, со временем начинает верить, будто весь мир что-то ему должен.

Элли выпрямилась.

– А разве это не так?

– Может, и так, да только мир все равно не даст того, чего тебе хочется. В сердце все равно останется пустота, которую не заполнить ничем, пока…

Но она отмахнулась от меня.

– Чушь собачья! – воскликнула Элли, и Солдат укоризненно покосился на нее. – Не надо мне лапшу на уши вешать, понятно? Вы вообразили себя экспертом, потому что ваша невеста наставила вам рога, но на самом деле вы ничем не лучше меня, понятно?! Вы просто злитесь на весь свет, потому что какая-то там женщина вас не любит. Да очнитесь вы! – выкрикнула Элли. – Откройте глаза! Очень часто те, кого вы любите, просто не любят вас в ответ! Не любят, и все!

И, тряхнув в отчаянии головой, она спрятала лицо в ладонях. Кольцо из конверта висело у нее на шее, и сейчас на него упал луч солнца. Кольцо слегка покачивалось, и во все стороны брызгали яркие зайчики света. Что касалось Летты, то она по-прежнему сидела, подтянув колени к груди и обхватив их руками, словно и в самом деле замерзла. Ее лицо было искажено болью.

Прежде чем продолжить, я выдержал нелегкую внутреннюю борьбу с собой. Я знал, что должен рассказать ей остальное, но мне не хотелось. В какой-то момент – я так и не понял, в какой – что-то пошло не так, как я надеялся. А учитывая бурную реакцию девочки, то, что я собирался добавить к своему рассказу, могло сделать положение еще хуже, еще безнадежнее. С другой стороны, Элли имела право знать…

– Дай мне на минуточку кольцо, – попросил я.

Она сорвала кольцо с шеи и швырнула мне. Я поймал его на лету и сел рядом с ней на край волнолома.

На свой камень.

Держа на ладони сверкающее кольцо, я сказал:

– Двадцать два года назад, когда я был на втором курсе академии, я отправился домой в отпуск. Я ничего не сказал Мари, но по пути я заехал в Джексонвилл – в офис одного известного ювелира, который находился в деловом центре, на берегу Канала. Кажется, его фамилия была Харби. Это было одно из тех мест, куда нельзя просто зайти – прием только по предварительной записи, домофон на входной двери и так далее. Но я записался и меня впустили. Я рассказал мастеру, что мне нужно, он сделал набросок и, когда я кивнул, изготовил то, что я хотел. Думаю, из тысячи мастеров только один способен сотворить нечто подобное. Он работал над ним две недели, но в итоге получилось уникальное, единственное в своем роде кольцо.

Я помолчал, вглядываясь в туман памяти, потом рассмеялся.

– Оно обошлось мне недешево. Я два года копил деньги, подрабатывал и к тому же продал свою лодку, свой «гино». Когда я это сделал, Мари догадалась, что я что-то задумал, но не представляла, в чем может быть дело. Ох и удивилась же она, когда я преподнес ей кольцо! Она не могла поверить своим глазам, все спрашивала меня, не шутка ли это и где я взял деньги. Потом она все-таки надела кольцо на палец, и в этот миг я отдал ей всего себя. Без остатка. И впоследствии никогда не просил вернуть назад хоть что-то.

Я взял Элли за руку, вложил кольцо ей в ладонь и заставил сжать пальцы, обхватив их рукой.

– Это оно, то самое кольцо…

Недоверие, сомнение, растерянность отразились на ее лице. Некоторое время она переводила взгляд с кольца на меня и обратно.

– Это кольцо вашей жены?

Я кивнул.

– Значит…

Я покачал головой:

– Нет. Она умерла за год до твоего рождения.

– Откуда вы знаете? Ведь вы сами говорили – она имитировала самоубийство, потом снова появилась и опять исчезла… Как же так?..

Я глубоко вздохнул. Воздух пах лавандой и углем. Где-то вдалеке пронзительно кричали чайки – должно быть, заметили косяк сельдей.

Я слегка откашлялся.

– Я проснулся все в том же гостиничном номере. Один. На подушке лежала записка. В отличие от того, первого раза, Мари не стала полагаться на случай. Она все продумала и предусмотрела. Да, на этот раз все было по-настоящему. Мари взяла напрокат лодку и отошла от берега на несколько миль – туда, где глубина достигала девяноста пяти футов. Там она установила на консоли видеокамеру, привязала к ногам ведро с застывшим цементом и долго смотрела в объектив. По ее лицу текли слезы, но она даже не пыталась их стереть. Наконец она прошептала «Я люблю тебя!» и, держа ведро в руках, шагнула за борт. А несколько часов спустя береговая охрана наткнулась на дрейфующий по течению катер. Видео я смотрел в кабинете управляющего отелем. Все это было за год до твоего рождения.

Довольно долгое время мы сидели молча. Летта и Элли переживали услышанное, я собирался с силами, чтобы продолжить. К счастью, оставалось немного.

– После этого я… выписался из отеля и напился. Потом напился еще раз и еще… Я беспробудно пил почти целый год. В редкие минуты просветления я осознавал, что нахожусь на одном из бесчисленных островов Флорида-Кис. Потом… потом не помню. У меня было такое ощущение, что какой-то великан поднял меня на ладони, опустил и я оказался здесь, на этом самом волноломе. Я держал в руке пустую бутылку, смотрел на опускающееся за горизонт солнце и задавал себе вопросы… трудные вопросы. Не в том смысле трудные, что я не знал ответов. Я их знал, но… я боялся признаться себе, что я их знаю. Воняло от меня жутко, поскольку я не мылся, наверное, недели две или больше. Я оброс, как неандерталец, моя одежда превратилась в лохмотья, а на ногах у меня были старые-престарые шлепанцы, которые я, должно быть, подобрал где-то на помойке. Я был похож на бродягу и сидел на том самом месте, где сейчас сидишь ты, Элли. Честно говоря, мне оставалось только утопиться, но здесь не глубоко, а плаваю я довольно неплохо. Нет, решил я, надо подойти к этому делу ответственно и все как следует продумать, чтобы ничего не упустить. Так поступила Мари, так поступлю и я. – Я усмехнулся. – Откровенно говоря, я уже всерьез раздумывал о том, где мне разжиться ведром цемента, как вдруг услышал голос. Этот голос… Сначала я решил, что у меня галлюцинации. Что я допился до белой горячки и начал слышать голоса и что скоро начнутся видения, но голос раздался снова.