– Неплохая идея, – одобрил я осторожно. – Думаю,со временем, возможно, и появятся эти знаки…

Он возмутился с таким юношеским пылом, словно это он былмоложе меня на пятнадцать лет:

– Почему со временем? Давайте сейчас!

– Проскочили этап, – объяснил я.

– Когда?

– Когда взяли власть, – сказал я терпеливо. –Тайные знаки нужны для тайных обществ. А мы – открыты. Не обмениваются жеособыми приветствиями члены партий…

– В некоторых, – возразил он живо, – обмениваются!

– Я же не говорю, – пояснил я, – что не стоитэтого делать. Просто острой необходимости нет. Уже нет. Проскочили. Хотя выправы, ведь приветствуют же при встрече друг друга военные! Всегдаприветствовали друг друга рыцари. А у паладинов вообще были свои особые знаки.Так что, конечно…

Я умолк, посмотрел ему в лицо, но Вертинский снова ничего несказал, я взял высокий стакан с соком, кончики пальцев приятно обожгло холодом.Вчера Александра попыталась подавать сок теплым, чтобы я не простудил горло, нона такую жертву я не пошел, иморт хренов, по мне, лучше уж рискнуть однаждысхватить ангину и дня три поглотать таблетки, чем ежедневно пить вместо сокатошнотворное пойло. Ну, пусть не пойло, это я перегнул, но все же…

Вертинский тоже отпил сока, глаза на миг сталинастороженными, он сделал вдох… и после короткой заминки сказал:

– Если разделить все, что создается цивилизацией дляобезьяны в человеке и что для собственно человека, то даже не иморт, а простоздравомыслящий придет в ужас. Все, ну почти все работает на скота в человеке! Идаже то, что создавалось для «разумного, вечного», как телевидение иликомпьютеры, служит скоту, судя по телепрограммам и баймам, что единственныеспособствуют разработке более скоростных процессоров, более емких хардов,мощных акселераторов… А уж если взять товары народного потребления… Ну,скажите, человеку нужно ли триста тысяч оттенков различных вин? Восемьсотсортов сигарет?..

Я кивнул, ответа вроде бы и не требовалось, говорятсяочевидные вещи, по крайней мере – для нас очевидные, но из вежливости сказал:

– Да-да, люди ушли не по той дороге… Как Дон Жуан, что началискать божественную гармонию в женщинах.

Он с готовностью хохотнул:

– Не понимая, что все бабы одинаковы! Сегодня я слышал вновостях, что наш патриарх желает возвести в сан святой какую-то своюродственницу. Да еще и построить церковь в ее честь! Меня прямо воротит от этойтолстой наглой рожи. Как же, святейший… Вы заметили, как он себя величает? Всеэти святые на иконах, которым молятся, – просто святые, а он –святейший!.. Чуть-чуть ниже самого Бога, а то и вовсе, гм, вровень. Или дажевыше. Ведь Бог свят, а патриарх – святейший!

Он допил сок, вопросительно взглянул на кувшин, на меня. Якивнул, он тут же наполнил стакан, потянулся с кувшином к моему, но я покачалголовой.

– Хотя народ, – сказал он, – поддерживаетправительство, правительство не должно поддерживать народ. Это аксиома. Право –это всегда то, что истинно и справедливо. Законам слишком мягким редко повинуются,законы же слишком суровые редко приводят к исполнению. Мы должны не простоприводить их в исполнение, но такие казни я предлагаю показывать потелевидению! Да, жестоко, но слишком в обществе укоренилось мнение, что дажетех, кто должен быть казнен, просто ссылают куда-то на урановые рудники или назасекреченные заводы.

– Ничего нет жестокого, – возразил я. – Простойчеловек… да и не простой, с удовольствием смотрит на казни. С удовольствием!

– Да-да, – подтвердил он с готовностью. –Казнокрадам – расстрел, виселица или кол, а семья – на улицу. Ибо полнаяконфискация.

Напряжение нарастало, он все никак не мог перейти к делу, скоторым явился, говорил очевидные вещи, уже много раз пережеванные, я терялся вдогадках, нехорошее предчувствие скребло загривок.

– Мы знаем, – заговорил он убеждающим голосом, –что входим в тот крохотный процент, что способен генерировать новые идеи илитворчески переосмысливать старые. Еще около десяти процентов способны эти идеивоспринимать. Остальные девяносто процентов могут только пассивно принимать илине принимать идеологические разработки… К счастью, обычно народ тупо слушает ивозвращается к своей работе и к воспитанию детей. Почему «к счастью», понятно,нам еще одно строительство коммунизма, и о России можно будет забыть уже в этомпоколении, а следующее русских будет перечислять наравне со скифами, гиксосамии хазарами. Однако же начало имортизма показало, что это совпало с интересами,желаниями, подсознательными стремлениями народа. Даже не просто своего народа,а народов. Как всегда, русская интеллигенция, отстаивая свое исключительноеправо поплевывать и на власть, и на народ, а любить и восторгаться толькособой, имортизма не поняла и не приняла.

Я сдвинул плечами:

– Тем хуже для нее.

Вертинский хмыкнул, сказал вкрадчиво:

– Уже то, что самые подлейшие и разрушающие наше государствокниги издают на Западе, награждают премиями, медалями, а самих авторовназывают… как называют?

Он старался перетащить меня из моей колеи в другую, я все немог уловить, к чему он ведет.

– Если загибать пальцы, – ответил я, – то Аверинец– совесть нации, Молофеев – гордость русской литературы, Бродский – великийпоэт, деревянный рубль воняет, кто ответит за слезинку невинного ребенка,русские – аморальная нация, насилием ничего решить нельзя…

Вертинский кивнул, благодаря, сказал с жаром:

– Ага, так вот уже то, что их на Западе превозносят,заставит каждого думающего понять, за что.

Я обронил:

– Ну, нам-то все давно понятно. Столыпинские галстуки имвсем нацепить бы. Впрочем, нацепим. Пришло время. Время Топора.

Вертинский подхватил с прежним жаром:

– Писателя, которого взахлеб переводят за рубежом и подаюткак лучшего писателя России, – к стенке! Это предатель внутри страны,разрушающий ее изнутри, клевещущий на нее и помогающий ее разрушать врагу!

Я наклонил голову, вот такие и разрушили коммунизм, доводяего идеи до абсурда. Начиналось с простодушных энтузиастов вроде Нагульнова, апотом пошли косяки хитроумных чиновников. Последним их деянием был сухой законпри полном ничтожестве в кресле генсека. Вертинский не простодушный энтузиаст,но и не похож на хитроумного чиновника… или похож? Что-то в нем есть отчиновника, но в то же время это в самом деле могучий деятель. Из числа тех, ктоприходит уже в свершившуюся революцию или же переходит на ее сторону, а затембыстро захватывает там лидирующие позиции. К сожалению, такое уже случалосьпрактически во всех революциях, во всех великих стройках…

Задумавшись, я слушал его сильный уверенный голос вожака: