Джонни заглянул в «дипломат» и в растерянности заморгал – унего стало двоиться в глазах. Затем это прошло. И вдруг перед его мысленнымвзором возникла картина. Картина очень далекого прошлого; похоже на старуюфотографию, сделанную сепией. На галерее толпятся мужчины, курят сигары,рассказывают анекдоты в ожидании начала собрания. Какой это год? 1920-й?1902-й? Во всем этом было что-то жутковатое, и ему стало не по себе. Один измужчин говорит о ценах на виски и ковыряет в носу серебряной зубочисткой, а

(а два года назад он отравил свою жену)

Джонни поежился. Картина, впрочем, не стоит особоговнимания. Мужчина давно уже мертв.

Из «дипломата» поблескивал ствол винтовки.

На войне за это представляют к награде, пронеслось в голове.Он начал собирать винтовку. Каждому щелчку вторило эхо, коротко и внушительно,напоминая все тот же звук взводимого курка.

Он зарядил «ремингтон» пятью патронами.

Положил винтовку на колени.

И стал ждать.

Медленно рассветало. Джонни ненадолго забылся, но былослишком холодно, чтобы заснуть по-настоящему. Он видел какие-то короткие,обрывистые сны.

Окончательно он очнулся, когда часы показывали началовосьмого. Дверь внизу с шумом отворилась, и он чуть было не вскрикнул: Кто там?

Это был сторож. Джонни приник глазом к ромбовидной прорези вбалюстраде и видел крупного мужчину в бушлате. Он шел по центральному проходу связанкой дров, мурлыча «Долину Красной реки». С грохотом вывалив дрова вдеревянный ящик, он исчез из поля зрения. Секундой позже Джонни услышал высокийдребезжащий звук открываемой печной заслонки.

Вдруг Джонни подумал о том, что при каждом выдохе из рта унего вырываются облачка пара. А если сторож подымет голову? Заметит ончто-нибудь?

Он попробовал задержать дыхание, но от этого усилиласьголовная боль, и опять все стало раздваиваться перед глазами.

Донесся хруст сминаемой бумаги, чиркнула спичка. В стыломвоздухе слабо запахло серой. Сторож продолжал мурлыкать «Долину Красной реки» ивдруг запел, громко и фальшиво: «Ты долину навек покидаешь… не забудем улыбкутвою-ууу-уу…»

Послышался другой звук – потрескивание. Занялся огонь.

– Сейчас мы тебя, гад ползучий, – сказал сторож под самойгалереей, и печная дверца захлопнулась. Джонни, точно кляпом, зажал рот обеимируками, чтобы не сыграть шутку, которая окажется для него последней. Он явственнопредставил: вот он встает во весь рост на галерее, тощий и белый, как всякоеуважающее себя привидение, раскидывает руки, словно крылья, выставивпальцы-когти, и говорит замогильным голосом: «Это мы сейчас тебя, гадползучий!»

Джонни подавил смешок. Голову распирало, она была словногигантский помидор, заполненный горячей, пульсирующей кровью. Перед глазами всеплясало и расплывалось. Неудержимо потянуло бежать от человека, ковыряющего вносу серебряной зубочисткой, но он боялся пошевельнуться. Господи, а еслизахочется чихнуть?

Внезапно чудовищный пронзительный вой пронесся по залу,впился ему в уши тонкими иглами, потом полез вверх, вибрируя и отдаваясь вголове. Сейчас он закричит…

Вой оборвался.

– Вот гад, – укоризненно сказал сторож.

Джонни глянул в прорезь и увидел, что сторож стоит на сценеи вертит микрофон. Шнур от микрофона змеей тянулся к небольшому портативномуусилителю. Сторож сошел по ступенькам со сцены, перенес усилитель подальше отмикрофона и покрутил ручки на верхней панели. Вернувшись на сцену, он еще развключил микрофон. Тот снова зафонил, но уже слабее, и понемногу затих. Джонниприжал ладони ко лбу и начал его массировать.

Сторож постучал пальцем по микрофону, и пустое помещениенаполнилось звуками. Словно кто-то забарабанил по крышке гроба. И тот жефальшивый голос, усиленный до чудовищного рева, обрушился на голову Джонни: «ТЫДОЛИ-И-И-НУУУ НАВЕК ПОКИДАЕШЬ…»

Прекрати, хотелось закричать Джонни. Умоляю, прекрати, ясхожу с ума, прекрати же, слышишь?

Пение завершил громоподобный щелчок, и сторож сказал своимобычным голосом: «Вот так мы тебя, гад».

Он опять исчез из поля зрения Джонни. Послышался треск –разорвалась бумага, сухой щелчок – лопнул шпагат. И вот сторож снова появился вполе зрения, насвистывая, с целой кипой буклетов в руках. Он начал раскладыватьих через небольшие промежутки на скамьях.

Покончив с этим, сторож застегнул бушлат и покинул зал.Дверь гулко хлопнула за ним. Джонни посмотрел на часы. Семь сорок пять. Залпонемногу прогревался. Он сидел и ждал. Голова по-прежнему разламывалась, но,как ни странно, переносить боль было теперь куда легче. Ничего, подумал Джонни,недолго ей мучить меня.

Ровно в девять дверь распахнулась, и он мгновенно вышел изполудремы. Пальцы непроизвольно стиснули винтовку, потом разжались. Он приник кромбовидному глазку. Появились четверо. Среди них сторож в своем бушлате споднятым воротником. Остальные трое в расстегнутых пальто. Сердце у Джонниучащенно забилось. Один из прибывших был Санни Эллиман – волосы короткоподстрижены, и прическа модная, но в зеленых глазах все тот же блеск.

– Готово? – спросил он.

– Можете проверить, – ответил сторож.

– Не обижайся, папаша, – сказал второй. Они направились кпередним рядам. Один из них, судя по щелчкам, включил и выключил усилитель,проверяя его.

– Можно подумать, что прямо императора встречаем, –проворчал сторож.

– Вот именно, – ввернул третий, чей голос показался Джоннизнакомым, наверное, слышал его на митинге в том же Тримбулле. – В твои годы,папаша, пора бы понимать такие простые вещи.

– Наверху проверил? – спросил Эллиман сторожа. Джоннипохолодел.

– Дверь на лестницу заперта, – ответил сторож. – Как обычно.Я ее подергал.

Джонни мысленно поблагодарил дверной замок.

– Должен был посмотреть, – сказал Эллиман.

Сторож даже крякнул в сердцах.

– Да что вы в самом деле, – сказал он. – Кого боитесь-то? Привидения?

– Ладно тебе, Санни, – опять вступил тот, чей голоспоказался Джонни знакомым. – Нет там никого. Если рванем в кафе на углу, ещеуспеем глотнуть кофе.

– Разве это кофе, – сказал Санни. – Бурда, а не кофе. Ну-ка,Мучи, сбегай наверх и глянь, все ли там тихо. Порядок есть порядок.

Джонни облизал губы и крепче сжал винтовку. Он окинулвзглядом из конца в конец галерею. Справа она упиралась в глухую стену, слевауходила к служебным помещениям. Туда кинуться или сюда – невелика разница.Стоит ему пошевелиться, и они услышат. Пустой зал – тот же усилитель. Он вловушке.