Что-то в ее взгляде заставило Резчика остановиться.

– Ты должен спасти меня, – сказала она.

– А что случилось?

– Любимый, пообещай, что спасешь меня. Обещай!

Резчик шагнул вперед.

– Разумеется. Да в чем…

– Он узнал.

Жар страсти испарился. В груди воцарился холод.

Ваза подошла ближе; выражение ее лица Резчик распознал не сразу, а когда понял, холод внутри превратился в лед. «Она… возбудилась».

– Он убьет тебя. И меня. Он убьет нас обоих, Крокус!

– И будет вправе…

В ее глазах – внезапный испуг; она вглядывалась ему в лицо, потом отвернулась.

– Может быть, ты не против умереть, – прошипела она, подойдя к кровати и снова повернувшись к нему лицом. – А я против!

– Что ты хочешь от меня?

– Ты знаешь, что делать.

– Что нам нужно сделать, – сказал он, – это бежать. Собери, что можешь, и бежим. Найдем другой город…

– Нет! Я не хочу уезжать! Мне нравится здесь! Мне нравится так жить, Крокус!

– Ваза, пару дней назад ты лежала в моих объятьях и говорила о побеге…

– Это только мечты, это нереально. То есть это были не реальные мечты. Не настоящие – совсем глупые. Нельзя же слушать, что я говорю после того как мы… были вместе. Просто несу всякую чушь. Крокус, мы в беде. Нужно что-то делать – и сейчас же.

«Просто несешь всякую чушь, правда, Ваза? Но ведь ты говорила, что любишь меня, только после того как мы были вместе…»

– Он убьет меня, – прошептала она.

– Это не похоже на Горласа, про которого ты рассказывала.

Она присела на кровать.

– Он допрашивал меня. Вчера.

– Ты не говорила…

Она покачала головой.

– Это выглядело, как обычная игра. Он сказал, что хочет знать о тебе, а я сказала, что расскажу, когда он вернется, – он сейчас на руднике. А потом, а потом я пошла сюда и… боги! Я вдруг поняла! Разве не ясно? Он спрашивал о человеке, которого собирается убить!

– Значит, он собирается убить меня. И что с того, Ваза?

Она оскалилась, и это было так жутко, так отвратительно, что Резчик вздрогнул.

– Я же сказала, что понимаю. Сначала тебя. Потом вернется ко мне, чтобы рассказать, что сделал с тобой. Во всех подробностях. Каждое слово будет словно нож – пока он не выхватит настоящий нож. И перережет мне горло. – Ваза посмотрела на него. – Ты этого хочешь? То, что он убьет меня, тебя не волнует, Крокус?

– Не убьет…

– Ты его не знаешь!

– Судя по твоим словам, и ты не знаешь. – В ответ на ее взгляд он добавил: – Послушай, допустим, ему будет приятно убить меня, и он так сделает. Еще больше удовольствия он получит, рассказывая тебе об этом, – так? В этом мы согласны?

Она коротко кивнула.

– Но если после этого он убьет тебя, что ему это даст? Ничего. Нет, он захочет, чтобы ты повторяла все снова, с кем-нибудь другим. Снова и снова, и каждый раз будет кончаться одним и тем же – он убивает твоего любовника и рассказывает об этом тебе. Он не захочет, чтобы все прекратилось. Он дуэлянт, да, он любит убивать противников. А так он сможет законно убивать столько мужчин, сколько ты сможешь набрать, Ваза. Он в выигрыше, и ты в выигрыше…

– Как ты можешь говорить о выигрыше!

– …потому что, – закончил Резчик, – вам обоим не придется скучать.

Она уставилась на него, как будто он распахнул какую-то невидимую дверь, спрятанную внутри нее. Потом опомнилась.

– Я не хочу, чтобы ты умер, Крокус… Резчик – я все время забываю. Теперь Резчик. Опасное имя. Имя убийцы. Будь осторожен, иначе кто-нибудь может подумать, что за ним скрывается что-то реальное.

– Ты о чем, Ваза? Ты не хочешь, чтобы я умер. Или я тот, кем хочу казаться? О чем именно ты пытаешься сказать?

– Но я люблю тебя!

Вот опять это слово. И для нее оно значит, вероятно, не то же, что для него, – хотя он, разумеется, и сам не знал, что оно значит для него. Резчик шагнул в сторону, как будто хотел обойти кровать, хотя для этого пришлось бы пройти сквозь внешнюю стену, потом остановился и запустил пальцы в волосы.

– И ты все время вела меня к этому моменту?

– Что?

Он покачал головой.

– Просто вслух рассуждаю. Неважно.

– Я хочу, чтобы моя жизнь осталась такой, как есть, Резчик, только без него. А вместо него – ты. Вот чего я хочу.

«И что бы в такой ситуации сказал Мурильо? Но я ведь не Мурильо.

И все же…

Он бы в мгновение ока сиганул в окно. Дуэль с обманутым мужем? Худов дух!»

Резчик повернулся к ней.

– И этого ты хочешь?

– Я же только что тебе сказала.

– Нет, я не про это. Я про… а, неважно.

– Ты должен это сделать. Для меня. Для нас.

– Он на руднике к западу от города? И сколько еще там пробудет?

– По меньшей мере два дня. Ты можешь отправиться туда.

И она неожиданно оказалась перед ним, положила ладони ему на лицо, крепко прижалась телом, и он уставился в ее распахнутые глаза.

«Возбуждение.

Раньше я думал… этот взгляд… этот взгляд… я думал…»

– Любимый, – прошептала она. – Это нужно сделать. Ты же понимаешь, правда?

«Но взгляд всегда был таким. И вел к этому моменту. Вот куда она меня звала – или я все неправильно понял?»

– Ваза…

Но она уже прижалась губами к его губам и глотала все его слова, пока они не кончились.

Разворачиваемся и мчимся обратно. Мурильо так и лежит в пыли, рудокопы бездумно празднуют в яме. День клонится к закату, и юный Веназ собирает свою шайку, направляясь к туннелю под названием Крутяк.

Про Веназа много и не расскажешь. Только вот что. Его продал на рудник отчим – а дорогая мамочка была слишком пьяна, чтобы хоть голову поднять, когда пришли барышники, а если и слышала звон монет, то мысли доползли только до того, что можно купить еще бутылку. Было это четыре года назад.

Понимание того, что ребенка не любят, не любит даже та, кто выносила его, оставляет самую ужасную рану. Она никогда не исцелится, а шрам будет заслонять мысленный взор, так что весь мир для сироты на всю жизнь будет запятнан; и этот внутренний взор видит то, чего не видят другие, и ослеплен вечным неверием в то, что чувствует сердце. Таков был Веназ, однако знать – не значит прощать, так что на этом и остановимся.

В шайку Веназа входили парни на год-два моложе его. Они соперничали друг с другом за место в иерархии, и каждый был порочен, как и вся шайка. Все они были копией вожака и отличались только внешне. Они послушно выполняли все, что скажет предводитель, – по крайней мере, пока он не оступится, не допустит ошибку. И уж тогда готовы будут наброситься, как полуголодные волки.