— Алехандро, ты невыносим. Ну что ты болтаешь?

Он не переставая поддразнивал Кизию, когда пребывал вхорошем расположении духа, но ей это нравилось. Он был таким тихим в самолете,а сейчас снова стал веселым.

— Что я собиралась сказать вам, мистер Видал, перед темкак вы повели себя таким оскорбительным образом…

— Оскорбительным? Выдумки!

Он уже переключился на пиво и сделал глоток.

— Я собиралась тебе сказать, что… — понизив голос,начала она, — так случилось, что ты стал мне необходим. Странно, да? Мнекажется, без тебя я бы потерялась. Так хорошо, когда ты рядом.

Он отрешенно молчал.

— Да, я чувствую то же самое, — сказал оннаконец, — мне не по себе, когда я не вижу тебя несколько дней. Мне надознать, что у тебя все хорошо.

. — Так приятно чувствовать твою заботу. А когда ты незвонишь, я боюсь, что тебя могли убить в метро.

— Ты знаешь, за что я люблю тебя больше всего?

— За что?

— За твой неиссякаемый оптимизм. Твою веру в людей…«Убить в метро»… Скажешь тоже! Почему со мной может, такое случиться?

— С другими случается. Почему же с тобой не может?

— Здорово! Ты знаешь, что я думаю, Кизия?

— Что?

— Что ты в постели…

— Опять за старое? Алехандро, ты просто паршивец игрубиян. А сейчас отвези меня на залив. И учти, я этого никогда не делаю…

— Делаешь!

— Не делаю!

— Делаешь!

— Спроси Люка!

— И спрошу!

— Ты не посмеешь!

— Ага! Он тогда скажет мне правду, да? Ты делаешь!

— Нет, иди к черту!

Дебаты, перемежаемые раскатами смеха, продолжались всевремя, пока они выезжали из кафе. Оставшийся путь до залива они веселились иподдразнивали друг друга — и вдруг затихли. Залив лежал перед ними будто отрезтемно-синего бархата, на который набросили вуаль, и она повисла на макушкахмоста, не закрывая вида на залив. Вдали прозвучал сигнальный рожок, по берегамзалива сверкали огоньки.

— Леди, когда-нибудь я переселюсь сюда.

— Нет, не сможешь. Ты слишком любишь свою работу вгарлемском центре.

— Это ты так думаешь. Меньше всего мне хочетсязаниматься этим изо дня в день. Здесь не такая сумасшедшая жизнь. Как знать,может, мои попытки получить здесь работу увенчаются успехом.

— И что тогда?

— Посмотрим.

Она грустно кивнула, обеспокоенная тем, что он может уехатьиз Нью-Йорка. Да нет, это просто разговоры, чтобы выпустить пар. Она решила необращать на это внимания. Так лучше.

— Когда я вижу такую красоту, мне хочется остановитьвремя, чтобы этот момент длился вечно.

— Чудачка. Разве мы все не хотим того же? Тыкогда-нибудь бывала здесь на рассвете?

Она покачала головой.

— В это время еще красивее. Город подобен женщине,которая постоянно меняется: то она невзрачная, с мешками под глазами, топревращается в такую красавицу, что ты снова влюбляешься в нее.

— Алехандро, кого любишь ты?

С того дня, когда они пили горячий шоколад у нее дома, онане думала об этом. Он почти всегда был один или с ней.

— Довольно странный вопрос.

— Совсем нет. У тебя кто-то есть? Может быть, стараялюбовь?

— Нет, ничего подобного. Я не знаю, Кизия, я многих люблю.Некоторых ребят, с которыми работаю, тебя, Люка, моих друзей, семью. Да кучународу.

— Слишком многих Гораздо легче любить многих, чемодного.

— У меня так не получалось… до Люка. Он многому менянаучил в этом смысле. Он не боится этого так, как я… и, может быть, ты.

— Разве не существует единственной женщины, которую тылюбишь?

Она не имела права спрашивать об этом, и она это понимала,но очень хотелось знать.

— Нет. В последнее время — нет. Может быть, давно.

— Тебе надо подумать об этом. Встретишь кого-нибудь современем.

В душе Кизия надеялась, что этого не произойдет. Онзаслуживал самой лучшей женщины, такой, которая могла бы отплатить ему тем же.Он заслужил это, потому что много отдавал сам. Но втайне она надеялась, что этопроизойдет не так скоро. Она не готова потерять его. Все так хорошо сейчас. Аесли у него кто-нибудь появится, она его потеряет. Это неизбежно.

— О чем ты думаешь, маленькая? У тебя такой грустныйвид.

Ему казалось, что он знает почему.

— Всякие глупости лезут в голову. Ничего особенного.

— Не переживай так. Завтра ты его увидишь. Она толькоулыбнулась в ответ.

Они увидели ее сразу, как только свернули на автостраду.Сан-Квентин. За полосой залива, которая формой напоминала палец, указывающий всторону суши, она возникла во всем своем безобразии. Весь остаток пути онамаячила перед глазами Кизии, пока не скрылась снова, когда они свернули савтострады и запетляли по старой сельской дороге.

У нее перехватило дыхание, когда громада крепости подназванием Сан-Квентин снова возникла перед ними. Она наступала, как гигантскийзадира или дьявольское видение из кошмарного сна. Невозможно было непочувствовать себя карликом среди башен и башенок, у поднимающихся вверхбесконечных стен с изредка проступающими маленькими оконцами. Эта тюрьма цветапрогорклой горчицы вызывала не только страх. Тут пахло злобой и террором,одиночеством, горем и потерями. Сам лагерь был окружен высоким металлическимзабором с пущенной поверху колючей проволокой, а во всех возможных направленияхмаячили сторожевые башни с фигурами вооруженных автоматами часовых. Охранникистояли и у входа. Лица людей были печальны, многие плакали. Сохранившийся ров сперекинутыми через него разводными мостами к сторожевым башням все еще служилдля защиты часовых от потенциального нападения.

Увидев все это, Кизия удивилась, как можно здесь чего-тоопасаться. Кто мог вырваться отсюда? Тем не менее такое случалось. Увидев, чтопредставляет собой это место, она поняла, почему люди идут на все, даже рискуютжизнью, чтобы убежать. Почему Люк делал все, чтобы помочь тем, кого он называлбратьями. Кто-нибудь должен был помнить об узниках. Она только сожалела, чтоэто выпало на долю Люка. Она увидела ряд опрятных домиков с цветочными клумбамив палисадниках. Домики находились за забором с колючей проволокой, в тенисторожевых башен, у подножия тюрьмы. Она поняла, что это дома охранников,живущих здесь со своими женами и детьми. И содрогнулась при этой мысли. Всеравно что жить на кладбище.