— Ты сожалеешь о прошлом, Кизия?

Он с ужасом ждал ее реакции. Опять он не то спросил.Господи, как же трудно с ней говорить. Пытка, а не ланч.

— Если ты имеешь в виду Лукаса, Эдвард, — конечно,нет. Он — единственное светлое пятно в моей жизни за последние десять илидвадцать, а может быть, и за все мои тридцать лет. Я могу жалеть только обаннулировании досрочного освобождения. Я ничего не могу с этим сделать. И никтоне может. Это решение не подлежит апелляции.

— Понимаю. Я не представлял, что ты до сих пор таксильно вовлечена в эту… эту проблему. Я думал, что после…

Она с досадой посмотрела на него, и он замолчал наполуслове.

— Ты неправильно думал. И чтобы ты не умер от шока,прочитав об этом в газетах, я тебе скажу, что скоро туда вернусь.

— Бога ради, зачем?

Он говорил приглушенно, чтобы никто не мог их слышать. Кизияответила как обычно.

— Чтобы увидеть его, конечно. Я тебе уже сказала, чтоне собираюсь это обсуждать. И знаешь что, Эдвард? Я нахожу, что это не предметдля разговора с тобой, а наш ланч невыносимо скучен. И вообще, дорогой, с менядостаточно.

Ее голос неприятно зазвенел, Эдвард почувствовал, как давитнакрахмаленный воротничок. Невыносимо.

Она осушила свой бокал и снова посмотрела на него каким-тостранным взглядом.

— Кизия, тебе плохо? Ты вдруг побледнела. — Он былочень обеспокоен.

— Нет, все нормально.

— Вызвать тебе такси?

— Да, мне, наверно, лучше уйти. Откровенно говоря,такое напряжение! Эта гадина из журнала следит за нами с тех пор, как мы сели,и теперь мне кажется, что все здесь уставились на меня с любопытством. Я струдом сдерживаюсь, чтобы не встать и не послать всех к черту.

Эдвард побелел.

— Нет, Кизия, только не это.

— Какого черта, дорогой, почему нет?

Она опять играла его чувствами, и так грубо. Ну почему?Почему она так поступает с ним? Разве не знает, что он переживает, что сердцеего разбито… что белые рубашки и элегантные темные костюмы скрывают живогочеловека… мужчину. Слезы навернулись ему на глаза, а в голосе послышаласьрезкость, когда он не спеша встал и подал Кизии руку. Кизия сразу почувствовалав нем перемену.

— Кизия, я провожу тебя.

Она с трудом расслышала слова, но тон, которым они былипроизнесены, не оставлял сомнений: от нее отделывались, как от своенравногоребенка.

— Ты очень рассердился? — спросила она шепотом,пока он помогал ей надеть манто. Теперь она испугалась. Она только хотелапоиграть… хотела… уколоть… Они оба знали это.

— Нет, просто чувствую неловкость. За тебя.

Крепко держа ее за локоть, он подвел Кизию к двери. На этомотрезке пути у нее не было ни единого шанса что-нибудь выкинуть. Оначувствовала себя странно спокойной. Он улыбался налево и направо ледянойулыбкой, пока они шли к выходу. Эдварду не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал,будто между ними что-то произошло. Кизия выглядела ужасно.

Они задержались на минуту в гардеробе, пока он ждал своепальто и шляпу.

— Эдвард, я… — Она вдруг начала плакать и повисла наего руке.

С него довольно. Он не мог больше этого вынести.

Рукой в черной замшевой перчатке она смахнула слезы. Ивыдавила холодную улыбку.

— Куда ты направишься отсюда? Надеюсь, что домой. Тебенадо лечь.

Он хотел еще добавить «и взять себя в руки», но промолчал,хотя все можно было прочесть по его глазам.

— Вообще-то я хотела заглянуть на собраниеблаготворительного общества, но не знаю, в состоянии ли.

— Думаю, что нет.

— Но я там так давно не была, — сказала Кизия иподумала, что надо заменить Тиффани на этих местных светских попойках…Проклятые старые калоши! О Господи, что, если она сказала… что, если… Еебросило в жар, она почувствовала, что подступает тошнота, ей может стать плохо.Вот был бы материал для газет!

Эдвард снова взял ее за локоть и вывел на улицу. Холодныйвоздух немного освежил. Она сделала глубокий вдох и почувствовала себя лучше.

— Ты хоть представляешь, каково смотреть на то, что тыделаешь с собой? Из-за… из-за…

Она смотрела ему в глаза, но он не мог остановиться.

— Из-за какого-то ничтожества. Кизия, остановись, радиБога. Напиши ему, скажи, что не хочешь его больше видеть. Скажи…

Она холодно перебила его:

— Не хочешь ли ты сказать, что мне следует выбирать?

Она остановилась, устремив на него взгляд.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он,почувствовав, как по спине бежит холодок.

— Ты прекрасно знаешь что. Я должна выбирать. Эдвард,между твоей дружбой и его любовью?

Он хотел сказать: «Между моей любовью или его любовью», ноне мог.

— Если ты хочешь сказать это… тогда я скажу тебе: «Досвидания».

И прежде чем Эдвард успел ответить, она вырвала свою руку иостановила проезжавшее мимо такси. Завизжали тормоза.

— Нет, Кизия я…

— До скорого, дорогой.

Не дав ему опомниться, она чмокнула его в щеку и быстроскользнула в такси. Прежде чем он успел что-нибудь сообразить, она исчезла.Исчезла… «Тогда я скажу тебе: „До свидания“. Как она могла? И так хладнокровно,без всяких эмоций».

Чего он не знал, так это того, что Кизия не променяет Люкани на кого. Даже на него. Люк помог ей найти себя. Она была ему благодарна и немогла его оставить. Даже ради Эдварда. Сидя сейчас одна в такси, она хотелатолько одного — умереть. Она сделала это. Она убила его. Убила Эдварда. Этобыло все равно что убить отца, снова убить Тиффани. Почему все время кто-тодолжен страдать? Она сдерживала рыдания. И почему Эдвард? Почему он? Кизиязнала, что, кроме нее, у него никого нет. Может, так и должно быть? Она немогла оставить Люка, и, если бы речь шла только о долге, Эдвард бы понял. Онвсегда был таким сильным, мог все перенести. Он всегда справлялся с такимивещами. Он понял.

Кизия не знала, что остаток дня он провел, бродя по улицам,всматриваясь в лица, разглядывая женщин и думая о ней.

Машина остановилась по указанному адресу на Пятой авеню. Онаприехала как раз вовремя, чтобы успеть на встречу. Сейчас все начнутсобираться. Расплачиваясь с шофером, она представила себе все эти физиономии…норковые манто… сапфиры… изумруды… Она почувствовала, что начинает паниковать.Ланч с Эдвардом измотал ее, ей было трудно справиться с собой. Перед тем каквойти в здание, она помедлила. И вдруг приняла решение не идти. Достаточно снее любопытных взглядов в «Ля Гренвиль». Если бы еще можно было держаться отвсех на расстоянии. Но так не получится. Они немедленно налетят на нее сосвоими бесцеремонными вопросами и ухмылками. И все они, безусловно, видели вгазете фото, на котором она, потерявшая сознание, запечатлена на суде. Этоневозможно выдержать.