— А как насчет покера?

— Идет. Честно говоря, я рада, что ты полетишь… Ясегодня все утро думала об этом — до смерти боюсь этой поездки.

— Почему? — удивился он.

— Сан-Квентин… Звучит ужасно. Я в жизни не была в такомместе.

— Конечно, это не рай, но и не темница. Все будетнормально.

Как раз для того, чтобы в этом удостовериться, он и ехал.Люк настойчиво просил, чтобы он сопровождал Кизию. Алехандро знал, что на тодолжны быть веские причины. Что-то произошло.

— Слушай, ты летишь только потому, что понял — я боюсьодна? — задумчиво спросила она.

— Не будь такой эгоисткой. Он, между прочим, и мой другтоже.

Она еле заметно покраснела, а он взъерошил себе волосы.

— Знаешь, после того, что ты вынесла, мне кажется, еслинад твоей головой будут палить из автоматических винтовок — ты только поправишьсерьги, наденешь перчатки — и вперед!

— Неужели я так ужасна?

— Не ужасна, крошка, — потрясающа! Да, междупрочим, когда мы будем там, я разузнаю насчет работы в «Терапевтическомобществе», я тебе уже как-то говорил.

— Ты всерьез ищешь новую работу?

— Еще не знаю. Но стоит поискать.

— Что бы там ни было, а я рада, что мы летим вместе. ИЛюк будет очень рад тебя видеть. Вот сюрприз для него!

— Когда мы летим?

— Когда ты можешь?

— В любое время.

— Давай завтра вечером? Сегодня утром я получила письмо— он пишет, что через два дня будет готово мое разрешение. Так что завтравечером было бы идеально, по крайней мере для меня. А для тебя?

— Вполне.

Они уселись с горячим шоколадом на диван, вспоминая старыеистории и говоря о Люке. Она давно уже так не смеялась, а после полуночиуговорила его поиграть часок в кости.

— Ты знаешь, чего я не могу больше выдержать?

— Да. Тебе надоело играть. Вы, леди, играете паршиво.

Ей нравилось играть — что ж, он тоже хорошо провел время.

— Замолкни. Я серьезно.

— Прости.

— Правда, я серьезно. Не выдерживаю больше притворства,мне претит мой прежний образ жизни. Не могу открыто говорить о Люке без того,чтобы не вызвать скандал. Не могу показать, как мне больно. Даже быть самойсобой не могу. Должна быть достопочтенной Кизией Сен-Мартин.

— Может, ты и есть «достопочтенная» Кизия Сен-Мартин.Ты никогда об этом не думала? Он перекатывал кубик в ладонях.

— Да. Но я уже не та Кизия Сен-Мартин. Я — это я. И ястала бояться, что в один прекрасный день взорвусь и пошлю всех к черту.

— Ну и что? Посылай.

Они сидели у камина. Кизия уютно поджала ноги и судовольствием пила шоколад.

— Когда-нибудь так и случится. Но это, друг мой, будетокончательный и грандиозный финал. Представляешь, что появится в «Таймс»?«Кизия Сен-Мартин перебрала на званом вечере в пятницу и швырнула лимонныймеренговый торт, забрызгав пятерых гостей. Среди пострадавших в результате еевременного помешательства были: графиня фон…» — и т. д. и т. п.

— На таких вечерах они подают лимонные меренговыеторты? — с удивлением спросил он.

— Нет. Ну, пусть это будет торт «Аляска».

Представив все, он улыбнулся, протянул руку и погладил ееуже высохшие волосы, теплые от огня.

— Кизия, любовь моя, тебе надо бы немного поправиться.

— Да. Я знаю.

Они обменялись нежными улыбками. Хитро улыбнувшись, онвстряхнул кубик в руках, подул на него и, закрыв глаза, бросил:

— Ну, угадаешь?

Довольная результатом, Кизия щелкнула его по носу ипрошептала:

— В этом случае, мистер Видал, — безусловно.

— Ну, открой глаза!

Вместо этого он неожиданно обнял ее за талию.

— Что ты делаешь, псих!

Алехандро приблизился к ее лицу. Ей это показалось оченьзабавным, а ему было совсем не до смеха.

— Что я делаю? Строю из себя дурачка.

Он открыл глаза, начал паясничать, крутить кубик. Но вглазах промелькнула боль. Как может она не понимать? А может, это к лучшему?

Он встал и лениво потянулся, наблюдая, как пламя в каминелижет поленья. Он стоял спиной к все еще возбужденной Кизии.

— Знаешь что, Кизия, ты права. Я тоже не могу большепритворяться.

— Это ужасно, правда? — посочувствовала она, жуяпирожное. Впервые за долгое время она не пила весь вечер.

— Да… ужасно притворяться. Она была убеждена, что онимеет в виду работу.

— О, в этом вопросе я отлично разбираюсь. Кизия не быланастроена на серьезный лад. Они провели такой счастливый вечер.

— А почему ты об этом подумал? — хрустя пирожным,спросила она.

Алехандро поднял глаза, все еще стоя к ней спиной.

— Да так. Пришло в голову.

Полет прошел скучно. Фильм Кизия уже видела — они смотрелиего с Люком. Алехандро взял с собой журналы. Они поговорили за едой, а потом онпредоставил ее самой себе. Алехандро знал, как она напряжена, и на этот раз неудивился, когда Кизия вытащила фляжку.

— Не думаю, что стоит это делать.

— Почему? — спросила она обиженно.

— Достаточно, наверно, того, что подадут.

Он не читал наставлений, но сказал это довольно твердо. Тон,каким были произнесены эти слова, подействовал на нее больше, чем сами слова, иона отложила фляжку в сторону. Когда разносили напитки, Кизия попросила рюмкувиски, а от второй отказалась.

— Доволен?

— Это не моя жизнь, сестренка, а твоя.

Он снова уткнулся в журналы, а она погрузилась в свои мысли.Иногда он вел себя странно. То как бы отдалялся и погружался в свои собственныепроблемы, то старался вникать во все ее душевные невзгоды. Кизия все большеубеждалась, что он полетел в основном ради нее, чтобы быть уверенным, что с нейничего не случится, и готов был пожертвовать своей работой во имя этого.

Они забронировали два номера в отеле «Ритц». На пути кгороду ее охватило страшное волнение. Сделав последний поворот, они увиделилинию горизонта. А потом возник город: новый, современный собор, коричневый,блестящий небоскреб «Банк оф Америка» и поднимающийся с залива туман. Толькосейчас она поняла, как сильно хотела увидеть снова и залив, и мост «Золотыеворота», и Бельведер, Сосалито и Тилборн, сверкающие по ночам, как новогодниеелки. А при тумане она любила, закрыв глаза и глубоко вдыхая свежий морскойвоздух, вслушиваться в одинокие звуки сигнальных рожков. Кизия знала: Люк,когда услышит их снова, тоже будет прислушиваться. Алехандро наблюдал за ней —ее вид растрогал его: взволнованная, напряженная, она пристально всматриваласьв город, будто хотела отыскать что-то драгоценное, забытое здесь.