А её просто вычислил, вычислил для своих детей, немножко для себя.

Позже она будет думать, что он по своему был к ней привязан, вроде того, как собачка привязывается к своему хозяину.

Даже в постели он хотел быть ведомым, беспомощным не был, этого как раз не было, просто сам просил, чтобы она вела себя как мужчина. У него, наверно, тоже что-то было перепутано на уровне плода, если не раньше.

Не был он у неё первым мужчиной, случайные связи начались ещё со студенческих лет, наверно, должна быть благодарна «рыжему», какие-то комплексы сумела преодолеть, не привередничала, когда мужчины оказывали ей знаки внимания.

Что это были за мужчины?

Лучше не вспоминать. Грубые и нетерпеливые, будто и не женщина перед ними, перестала быть женщиной в тот миг, как позволила себе раздеться перед ними. И они возомнили о себе, бог знает что. Победители.

Муж её был другим, не в смысле деликатности, этого не было и в помине. Столь же эгоистичным, но по-другому. Позволял себе оставаться нытиком и в интимных отношениях.

Ничего, привыкла. Чего не бывает на белом свете, «анализы» убедили её в этом.

…сын

Но как не странно, несмотря на бесконечное невезение, несмотря на вечные обиды и столь же вечные заботы, несмотря на унылого (унылее не бывает) мужа, с годами к ней пришла уверенность.

Она сама себе удивлялась, может быть, была из породы ослов, чем больше нагружаешь, тем лучше себя чувствуют. Может быть, уверенность пришла от работы, незаметно, шаг за шагом, стала профессионалом в своём деле. Не бог весть какая работа, анализы, бесконечные анализы, всё равно, была незаменима, и это быстро все почувствовали. А терпению было ей не занимать, Она спокойно выслушивала жалобы, не раздражалась, понимала, люди надеются, вдруг перепутали «анализы», или не так их «проанализировали». И всё не так безнадёжно.

Дома было хуже. Дети мужа постоянно болели, потом стали болеть и свои. Девочка, старшая, и мальчик, младший.

Мальчику она особенно обрадовалась, наверно всегда втайне мечтала о сыне, возможно, мечтала, что сын компенсирует ей всех мужчин на свете.

Возможно, таково подсознание всех матерей, по крайней мере, азербайджанских матерей, но у неё абсолютно всё замкнулось на сыне, выяснилось, что у неё накопилось огромное количество нерастраченных женских сил, теперь было, куда их тратить.

С первого дня стала воспитывать сына по-спартански. Где-то прочла, зацепилось в памяти, как некоторые матери, своих грудных детей прямо в прорубь, они вырастают потом защищёнными от всех болезней и от всех невзгод.

Она навидалась этих хилых, болезненных детей, которые всего боятся, попросту боятся жить, на которых, в конце концов, обрушиваются все беды. Вот и предпочла спартанский стиль.

Мальчик действительно не болел, был крепышом, развивался не по годам, так что, казалось, один этот малыш в состоянии уравновесить всё неразумное, что случилось в её жизни.

Но, увы, кто-то на небесах видно задумал в очередной раз над ней пошутить, трудно было найти более подходящего клиента, чтобы вдоволь посмеяться.

В три года малыш заболел менингитом и через несколько дней умер.

Ей казалось всё, конец, сейчас подойдет к окну и выбросится, кончится весь этот ад не произнесёт больше эти ненавистные слова «не везёт, так не везёт».

Не выбросилась, пришлось жить дальше, пришлось кормить трёх детей, которые с надеждой смотрели на неё, и ещё этот мужчина-не мужчина, не меньше её несчастный, тоже возможно думал о сыне, о взрослом сыне, тоже ошалел от горя, а теперь просто тихо, бесчувственно ожидал, когда она очнётся, когда отдышится, когда сможет помочь ему.

Так и не дождался, вскоре умер.

…история с квартирой

Жизнь продолжалась без особых иллюзий в спасительных заботах, которые не оставляют времени задуматься о чём-то постороннем.

Но впереди её ждало новое испытание, к которому, как оказалось, Она была не готова.

Как не страшна смерть, как не страшна утрата, она может не только окончательно надорвать душевные силы человека, но и укрепить его душу. Смерть ведь знак существования иного мира, который нет-нет и напоминает о своём присутствии, смерть смиряет тебя с этим миром, сбивает с тебя спесь и прочие глупости, близость соприкосновения с иным, потусторонним, миром укрепляет (если укрепляет) и, тем самым, успокаивает (если успокаивает) человека.

А бывает нечто такое, в самой жизни, не потустороннее, а посюстороннее, самое что ни на есть земное, что оглушает тебя своей безысходностью, не можешь избавиться от ощущения постыдности того, что ты, человек, совершил. Можно убежать от других, можно спрятаться в свою скорлупу, только не от самого себя.

Имущества особого у неё не было, но от матери осталось небольшое бриллиантовое кольцо, которое Она должна была передать по наследству своей дочери.

И была ещё двухкомнатная квартира, которую её тётя, сестра матери, которая так и прожила в одиночестве всю жизнь, завещала её дочери. Квартиру в последний момент тётя оформила на её имя, предполагалось, что это квартира её дочери, выйдет замуж, будет, где жить.

Она старалась ко всем своим дочерям относиться одинаково, слово «падчерица» или «мачеха» казались ей кощунственными, но отношения между дочерьми не сложились.

Она объясняла своей дочери, своей настоящей дочери, что для неё эти девочки хоть и не родные, но она должна относиться к ним как к родным, так как относилась к ним их родная мать, да и давно они живут вместе, одна семья. Но ничего не помогало. Как в детском возрасте началась вражда, так и продолжалась, когда стали взрослыми.

Особенно со старшей дочерью, со старшей падчерицей, младшая так и осталась вялой и безвольной, не в пример старшей дочери, старшей падчерицы, у которой со временем обнаружились деловитость и практичность во всех делах. Эта девица была себе на уме, больше чем требовалась между близкими и родными людьми в семье.

Так вот однажды, вялая и безвольная дочь оказалась прописанной в той квартире, к которой не имела никакого отношения.

Как это могло случиться? Она и потом не могла сообразить, не могла вспомнить детали. Дали ей подписать какие-то бумаги, кто, конечно, старшая, кто ещё, она и подписала. Наверно в ту минуту подумала только о том, о чём всегда думала, о том, что падчерицы не должны чувствовать, что она хоть как-то выделяет собственную дочь. Не хотела думать о худшем, не считала, что совершает что-то непристойное.

Дочь её, собственная дочь, уже будучи взрослой, ничего об этом не знала, у неё даже были ключи от квартиры, она ходила туда поливать цветы, которые любила одинокая