исключением того единственного раза, когда ей скажут, что она красива, красива именно с этим носом, с этой формой мочки ушей и фаланги пальцев на ногах.

Но это было позже. Много позже.

Если не считать этих постоянных издёвок, школьная жизнь проходила без особых встрясок.

Отметки у неё были так себе, хотя была Она не глупа и трудолюбива, но высокие отметки как-то не вязались с её натурой и с её амбициями, вернее с отсутствием амбиций.

Матери было не до неё, после смерти отца забот у ней прибавилось, приходилось работать и в ночную смену, так что главной её заботой стало одеть и накормить своих девочек, неважно как накормить и как одеть, только были бы одеты и сыты, а до уроков дело не доходило, к счастью матери, девочки особенно её не докучали.

Так бы Она и проучилась десять лет без каких-либо событий, если бы где-то в восьмом классе, не появился этот рыжий мальчишка.

…этот рыжий мальчишка

Его самоуверенности можно было позавидовать, будто специально для него, для этого рыжего мальчишки, была написана тысячелетняя история уверенного мужского поведения. С его появлением всё смешалось в их классе, все, и мальчишки и девчонки, собирались вокруг него и хохотали.

Он мог всё. Он делал стойку прямо на парте, потом становился на голову и растопыривал руки в разные стороны. При этом делал такие ужимки, что невозможно было не рассмеяться.

И ещё у него были разные приколы, что-то падало, что-то взрывалось, тетрадь одного ученика вдруг оказывалась в портфеле другого, и все понимали, что это всё он, рыжий мальчишка.

Как не странно, полюбили его и учителя. Он мог даже заговорить их, они начинали улыбаться и всё ему прощали.

Однажды очередь дошла и до неё.

Не успела Она сесть за свою парту, как что-то грохнуло. Она вскочила, оглянулась вокруг, ничего подозрительного не обнаружила, испуганно улыбнувшись, села за парту, и вновь что-то грохнуло.

Она больше не могла притворяться и вдруг заплакала.

Она никогда не плакала, никто не видел её плачущей, а тут не выдержала, расплакалась, наверно втайне надеялась, что этот рыжий мальчишка не обидит её как другие, втайне мечтала, что он не такой, как все остальные, а он так жестоко с ней обошёлся, как и они, выбрал её для своих насмешек.

Может быть, он не ожидал, что Она может заплакать, может быть, пожалел её, так или иначе, после школы он пошёл её провожать. По дороге он рассказывал разные смешные байки, Она улыбалась, ей нравилось, как он рассказывал, и сожалела только о том, что жила недалеко от школы. Она готова была идти с ним до самого края города.

После этого дня, раз в неделю, иногда реже, не терпящим возражения голосом он говорил, что сегодня пойдет с ней. Она молча кивала, ей и в голову не приходило, что может отказать ему, кокетства и прочих женских штучек Она была начисто лишена. Её женской интуиции хватало только на то, чтобы откровенная улыбка радости не расплылась на её лице.

Она умела управлять собой, а может просто стеснялась сама себя, боялась признаться, что ждала этих дней, каждый день загадывала, случится это сегодня или не случится.

…«тренинг» рыжего мальчишки

Однажды, провожая её, он спросил, целовалась ли она когда-нибудь с мальчиками. Спросил так между делом, просто обычный трёп, ничего особенного, вроде того, как спросил бы, была ли она в горах, или жили ли у них в доме домашние животные, хомяк какой-нибудь или котёнок.

От этого вопроса она вся съёжилась, и признаваться не хотелось, и солгать не могла, не в том смысле, что всегда говорила только правду, могла бы и солгать, но только не в этот раз, и главное, не про это.

Тогда он всё также просто, как о чём-то обычном, вроде как мыть зубы по утрам, спросил, а не хотела бы, чтобы он её научил. Она кивнула головой, только в испуге сказала, что только не сегодня, в следующий раз.

Следующий раз наступил через две недели, и он сразу сказал, что сегодня начнётся «тренинг». Он повел её в сад, где были укромные местечки, поскольку она призналась, что больше всего на свете боится свидетелей. И там началось обучение.

Она и потом не знала, чем был для него этот «тренинг» – шуткой, развлечением, чем-то иным, но прекрасно знала, чем это было для неё. Знала, что запомнит этот день на всю жизнь, знала, что перестала быть изгоем, что и Она теперь такая же, как другие её сверстницы, и от этого было не столько радостно, сколько покойно на душе.

Это повторилось несколько раз, каждый раз, когда он утром говорил, что сегодня «тренинг», она замирала, уже не могла слушать уроки, отвечала невпопад, и замирала от каждого слова рыжего, обращённого не к ней, а к другим девочкам.

Когда прошло несколько «тренингов», он похвалил её за усердие, и вдруг сказал, что пора сделать следующий шаг, в сущности, добавил он, всё такой же «невинный».

Она должна была обнажить свою грудь, только и всего.

Он говорил с ней так уверенно, почти как врач с пациенткой, что не могла Она ослушаться.

У неё дрожали руки, Она и подумать не могла, как поведёт себя, если он дотронется до её груди. Но он даже не дотронулся до её груди, только смотрел, внимательно смотрел, потом вдруг сказал, не ожидал, что у неё такая красивая грудь. Потом не преминул добавить, если бы всё остальное у неё было бы на уровне груди, быть ей звездой Голливуда. Почему-то она не растерялась, нашлась что сказать, чтобы спрятать обиды. А в продавщицы сойдёт, спросила она, поддерживая шутливый тон. Не только в продавщицы, снисходительно ответил он, а Она молча приняла такое его великодушие.

Как далеко мы зайдем, какой будет следующий «шаг», в страхе думала Она. При этом догадывалась, от неё мало что будет зависеть, Она не решится сказать «нет», а притворяться Она никогда не умела.

Но он и не собирался заходить столь далеко, в следующий раз он чуть погладил её грудь, дотронулся до сосков, и на этом всё кончилось.

Позже Она так и не могла понять, то ли он был совершенно бесчувственен, то ли было что-то другое. Может, был он из породы тех мужчин, которые снимаются в порнографических фильмах, тело имитирует страсть которой нет, а ему и страсть имитировать не было необходимости.

То ли, это было бы самым обидным, он был совершенно