видел его таким, каким он был в этот момент. Что-то подсказывало ему, что этой ночью он изменился каким-то опасным образом.

"Эти чауши - мои! Вы понимаете? Они мои сейчас и навеки. Я не отдам ни одну из них, ни за что. О, мои милые маленькие газели! Источник моей радости! Родник моего счастья! Никто из вас не имеет права желать ни одну из них. Аллах создал их для меня. Я не могу дождаться того дня, когда буду с ними вечно".

Каждый из них чувствовал: за одну ночь Сулейман стал совершенно другим человеком. Они смотрели на него недоверчиво и почти со страхом.

Пожалуй, Юсуф был единственным, кто не заметил этой перемены, вернее, для кого она казалась вполне естественной. Он понимал это инстинктивно, потому что в нем самом произошла похожая трансформация.

Сулейман продолжил описывать свой опыт общения с райскими девушками.

Внезапно Юсуф вышел из себя.

"Ты же не хочешь заставить нас думать, что за одну ночь ты сделал всех девятерых Часи своими женами?"

"Почему я должен заставлять тебя думать о чем-то? Разве нет?"

Юсуф сердито рассмеялся.

"Такое серьезное дело, и Сулейман не может не преувеличивать".

Сулейман буравил его взглядом.

"Придержите язык! Я преувеличиваю не больше, чем Коран".

"Значит, Коран преувеличивает".

Федаины рассмеялись.

Сулейман прикусил губу.

"Мои жены сочинили песню о моей любви. Ты скажешь мне, что чауши лгут?"

"Прочтите его".

Он попытался собрать все свои воспоминания, но вскоре застрял.

Юсуф разразился громким хохотом и хлопнул себя по коленям, смеясь.

Остальные засмеялись вместе с ним.

В этот момент Сулейман, как стрела, пролетел над кроватью ибн Тахира. Он со всей силы ударил Юсуфа по лицу.

Юсуф инстинктивно потянулся к раненому месту. Он медленно встал, выглядя ошеломленным. Кровь прилила к его лицу.

"Что? Этот кузнечик собирается ударить меня по лицу?"

Молниеносно сделав выпад, он прижал Сулеймана к противоположной стене. Висевшие на ней сабли зазвенели. Сулейман выхватил одну из них и вперил в Юсуфа злобный взгляд.

"Собачий сын! На этот раз до смерти".

Юсуф побелел. В одно мгновение весь его гнев улетучился.

Но прежде чем Сулейман успел что-либо предпринять, ибн Тахир бросился на него и схватил за руку, державшую саблю. Джафар, ибн Вакас и другие пришли ему на помощь и вырвали оружие из рук безумца.

"Ты с ума сошел? Прошлой ночью в раю по милости Сайидуны, а сегодня резня среди твоих друзей!"

Твердой рукой ибн Тахир усадил его обратно на кровать.

"А ты, Юсуф, что за идея прерывать его, пока он говорит? Мы не все сделаны из одного материала. Каждый из нас проживает свою жизнь по-своему".

"Ты прав, ибн Тахир, - сказал Джафар. "Пусть Сулейман расскажет свою историю до конца, а потом вы с Юсуфом по очереди".

Теперь все они умоляли Сулеймана продолжать. Юсуф упрямо скрестил руки на груди и уставился в потолок. Сулейман бросил на него презрительный взгляд, а затем продолжил рассказ.

Никто уже не сомневался, что эта троица действительно побывала в раю. Они стали интересоваться подробностями, и вскоре каждый из них близко познакомился с местом и девушками, которых посетил Сулейман. Вскоре они стали втайне мечтать о прекрасных чаризах, а кто-то против своей воли влюблялся то в одну, то в другую из них.

"Значит, вы проснулись в той же темной камере, в которой заснули?"

Наим задавал вопросы, как ребенок.

"Все верно. Все было так же, как и накануне вечером. За исключением того, что, погладив халат, я нащупал браслет, который Халима подарила мне в раю".

"Почему Сайидуна забрал его у тебя?"

"Может быть, он боялся, что я могу его потерять. Но он пообещал, что вернет мне его в следующий раз, когда отправит меня в рай".

"Когда ты собираешься вернуться?"

"Я не знаю. Даст Аллах, как можно скорее".

Теперь настала очередь Юсуфа рассказать о своих переживаниях. Они уже знали начало и конец. Он должен был сосредоточиться на своем пребывании в раю. Он описал пение и танцы девушек. Особенно страстным он стал, когда речь зашла о Зулейке. Он описывал ее красоту, мастерство танцовщицы и достоинства, и по мере того как он это делал, он понимал, как сильно влюблен в нее. Теперь он жалел, что пытался изменить ей с Джадой. Не понимая, что это было не совсем так, он рассказал им, как был верен Зулейке.

"Она - моя единственная настоящая жена, - сказал он. "Все остальные - просто ее рабыни, поставленные здесь, чтобы служить нам. И хотя все они удивительно привлекательны, ни одна из них не сравнится с ней по красоте".

Но Сулейман уже добился максимального напряжения, рассказав свою историю первым. Рассказ Юсуфа не показался им и вполовину таким интересным. Лишь однажды у федаинов перехватило дыхание: когда он описывал свою прогулку по таинственно освещенным садам. Такого Сулейман не испытывал. Сейчас он молча сожалел, что позволил себе так увлечься роскошью павильона, что ему даже не пришло в голову выглянуть наружу.

Рассказ Ибн Тахира был самым лаконичным из всех. Он рассказал им, что в раю его приветствовала Мириам. Она провела его через сады и показала ему стену Аль-Арафа. Сверху двигалась тень, вероятно, героя, павшего в борьбе за ислам против воли своих родителей. Ибн Тахир сказал о Мириам, что она была мудрее даи Ибрахима. Он также рассказал, как тот напал на нее в минуту сомнения и как какой-то огромный кот по имени Ахриман повалил его на землю. Это животное, аль-Араф и тень на его вершине больше всего заинтриговали федаинов. Они бы с удовольствием узнали и другие подробности, но ибн Тахир не был особенно разговорчив.

"Дайте нам возможность отдохнуть", - сказал он. "В конце концов вы услышите все, что захотите".

Поэтому они обратились к Юсуфу и Сулейману, которые были более щедры в своих описаниях. Все трое выросли в их глазах в могущественных пехлеванцев, практически в масштабах настоящих полубогов.

Всю ночь Апама не могла сомкнуть глаз. Из темноты всплывало прошлое, великие дни ее юности и небесные ночи. Она помнила все с ужасающей точностью. Ее терзали адские муки. Невыносимо знать, что когда-то ты был первым, а потом наблюдать свое падение, мало-помалу опускающееся на самое дно. Теперь в царстве любви царили другие.

Она встала, когда первые лучи солнца начали золотить вершины Эльбурса. Седая, растрепанная, с впалыми щеками, она выглянула из-под кустистых ветвей, раскинувшихся над входом в ее дом. Впереди был Аламут, который навсегда закрывал ей путь в