— А зачем я тебе нужна? Почему ты держишь меня здесьвзаперти? Почему то и дело бросаешь одну и не появляешься по нескольку дней? Ипосле этого еще просишь моей любви. Так может поступать только последний дурак.О, если бы я в свое время была разумней! Если бы я научилась ремеслу истиннойведьмы! Тогда я смогла бы совершить то, что от меня требовалось.

Он содрогнулся, словно от невидимого удара. В глазах у негозастыли слезы, а его нежная лоснящаяся кожа внезапно залилась краской. Он сжалруки в кулаки, будто собирался пустить их в ход, что неоднократно делал прежде,но, вспомнив, что поклялся впредь к этому никогда не прибегать, усилием волиподавил свой порыв.

Однако она на это не обратила внимания. Весь ужас ееположения состоял в том, что ей стало все равно, будет он ее бить или нет. Ееруки и ноги нещадно ныли и упорно отказывались ей повиноваться. Каждое ее движениеотзывалось дикой болью в связках. Даже если бы ей удалось убить своеготюремщика, вряд ли она смогла бы без посторонней помощи выбраться отсюда.

— Чего ты от меня ждешь? — спросил он и,наклонившись, снова поцеловал ее.

Она отвернулась. Волосы ее намокли. Ей хотелось погрузитьсяглубже в воду, но она боялась, что не сможет вернуться в прежнее положение.Сжав пальцами губку, он принялся намывать ею Роуан — сначала тело, потомволосы, которые предварительно откинул со лба назад.

Она настолько привыкла к исходящему от него запаху, чтопочти его не ощущала. Единственное, что она испытывала, — это жаждублизости с ним, стойкое неодолимое вожделение. Да, именно вожделение.

— Позволь мне снова доверять тебе. Скажи, что ты менялюбишь, — умолял он. — Я твой раб, а не тюремщик. Клянусь тебе вэтом, любовь моя, драгоценная моя Роуан. Наша родоначальница.

Она ничего не ответила. Он встал на ноги.

— Я все вымою и вычищу для тебя, — пообещал он сгордостью ребенка. — Все выстираю. Все будет свежим и красивым. Я принестебе вещи. Новую одежду. Принес цветы. Я оставил их у лифта. Когда ты увидишь,то удивишься. Я превращу наше тайное убежище в райский уголок.

— Ты вправду так думаешь?

— О да, тебе понравится. Сама увидишь. А сейчас тыпросто устала и проголодалась. Ну конечно проголодалась. О, тебе надообязательно хорошенько поесть!

— А когда ты снова уйдешь, то опять свяжешь меня белымиатласными лентами? — Ее резкий голос был исполнен глубочайшего презрения.

Она закрыла глаза, непроизвольно подняв правую руку, и, ксвоему крайнему изумлению, вдруг ощутила, что та коснулась ее лица. Слава Богу,что ее мышцам наконец вернулась способность сокращаться.

Он вышел. Роуан изо всех сил напряглась, чтобы приподнятьтуловище в вертикальное положение, и, когда ей это удалось, поймаланепослушными руками плавающую губку и начала мыться. Вода в ванне была грязной.Увидев в ней частицы собственных экскрементов, Роуан непроизвольно откинуласьназад, чтобы подавить тошнотворный инстинкт. Потом снова потянулась вперед, иэто движение тотчас отозвалось болью в спине. Все еще онемевшими, слабыми инеуклюжими пальцами вынула затычку из ванны и, повернувшись к струе воды,принялась тщательно смывать с себя грязные лохмотья.

Потом она легла на спину и, внимая движению волн вокругсвоего тела, слегка поболтала ногами. Сделала глубокий вдох и согнула сначалаправую, затем левую руку, после чего проделала то же самое с правой и левойногой. Потом повторила эти упражнения несколько раз. Вода в ванной становиласьгорячее, что для Роуан было приятней. Ее журчание заглушало все звуки,доносящиеся из соседней комнаты. Роуан стала перебирать в памяти мгновения, вкоторые она переживала обыкновенную радость, и невольно ей на ум пришлипоследние минуты ее вольной жизни, когда она в последний раз испытала чувствобеспечного счастья.

А было дело так.

В день Рождества, когда солнечные лучи озаряли пол гостиной,она сидела на китайском ковре в луже собственной крови, а рядом с ней — тот,кто только что из нее вышел. Изумленный, он выглядел еще не вполне сформировавшимсясозданием.

Однако человеческие детеныши всегда рождаютсянеоформившимися и даже более неоформившимися, чем был он. По крайней мере, такможно было сказать на первый взгляд. Он попросту выглядел более развитымребенком. Но далеко не монстром, нет.

Роуан помогала ему ходить, не уставая удивляться потоку егоречи и звенящему смеху. Однако в отличие от человеческого ребенка он был далеконе слаб и вполне мог держаться на ногах без посторонней помощи. Оправившись отпервого потрясения, связанного с приходом в этот мир, он начал знакомиться сокружающей обстановкой. Казалось, что он узнавал все, что видел, и всему давалправильные названия. Как выяснилось, он не мог выносить красный цвет, которыйего почему-то пугал.

Повинуясь его желанию не прикасаться к ярким тонам, Роуанодела его в темно-коричневую одежду. Его кожа выглядела и пахла как уноворожденного младенца. Однако в отличие от обыкновенного ребенка он уже имелдовольно зрелую мускулатуру, и с каждой минутой силы его росли.

Потом вошел Майкл, и началась страшная драка.

Наблюдая за своим первенцем во время рукопашной схватки,Роуан видела, как буквально на глазах менялись его движения — от неловкихраскачиваний, напоминавших некий сумасшедший танец, до вполне размеренныхжестов, призванных вывести противника из равновесия, что в конце концов емуудалось. Причем он сделал это с такой неподдельной легкостью, что можно былоподумать, будто он не отдавал себе отчета в том, как ему это удалось.

Роуан могла поклясться: не оттащи она его вовремя в сторону,он убил бы Майкла на месте. То уговаривая его, то стращая, она поволокла его наулицу и почти силком затолкнула в машину. По дороге она включила сигнализацию,и вой сирены, к счастью, так напугал его — он вообще не переносил громкихзвуков, — что им овладело сильное замешательство, которым Роуан непреминула воспользоваться.

Пока они ехали в аэропорт, он без умолку рассказывал ей освоих впечатлениях. О том, как ему виделся мир с его ярко очерченными формами,а также о том, каким захватывающим было ощущение сравняться по своим размерам состальными людьми, которых встречал за окном машины. В том мире, где оннаходился прежде, он взирал на них сверху или даже изнутри, но никогда не имелвозможности смотреть на них так, как видели друг друга они сами. Подобныевпечатления он мог получить, лишь вселившись в живущее на земле существо, чтовсегда было сопряжено с мучениями. Правда, с Джулиеном все обстояло совсеминаче. Впрочем, это долгая история.