с запахами с начала 1900-х годов и далее. От патента Ханса Лаубе на Smell-O-Vision и «Сенсорамы» Мортона Хейлига до систем виртуальной реальности 1990-х, созданных для полной иммерсии геймеров, а также более новых технологий – smell-o-internet, i-smell и o-phone[93] – все они обратились к запаху как следующему уровню производства симуляций, которые предлагают опыт более реальный, чем сама реальность.

Эта чувствительность к опыту человеческого тела была утрачена в эпоху Просвещения. Декарт отделил тело от сознания, создав, таким образом, нововременного человеческого субъекта, способного воспринимать мир, познавать его и управлять им силой своего ratio. Матрица как информационное пространство есть современное представление этого мира сознания. Тем не менее, так же как Нео в роли «Избранного» в конце концов удается совместить тело и разум, природу и культуру, биологию и технологии, так и сегодня в нашем технократическом обществе мы видим переоценку тела как системы обработки информации. Тело как информация больше не является предметом централизованной организации со стороны ratio конкретного субъекта. Наравне с другими системами обработки информации человеческий мозг является частью инфосферы. В этом качестве он подлежит адаптации и регулированию посредством биотехнологий. Запах здесь является одним из сигналов, которые можно шифровать, производить с ними различные манипуляции и делать их частью сети. В научно-фантастических фильмах главные герои все еще плохо пахли. Постчеловек – вид, представляющий собой гибрид биологии и техники, – создает атмосферу собственного переосмысления и сеть коммуникации с другими человеческими и не-человеческими существами.

См. также: Сенсорные практики; Искусство; Постгуманизм; Шум.

Вандер Эйкельбоом

(Перевод Веры Федорук)

Нейроэстетика

Открытие в начале XX века Сантьяго Рамон-и-Кахалем (получившим за это Нобелевскую премию) структуры нейронов – отдельных клеток, которые взаимодействуют посредством синаптических связей, считается одним из основополагающих моментов в нейронауке (Ramon y Cajal, 1906); открытие ДНК и молекулярной биологии в 1950-х годах стало вторым шагом в ее современном становлении (Shepherd, 2010), однако в постчеловеческую эпоху знания о мозге и его понимание приобрели совершенно новое измерение. Как продемонстрировали Роуз и Аби-Рашед в своей книге «Нейро», «нейромолекулярный стиль мышления» изменил с помощью соответствующей приставки многие фундаментальные науки и науки о поведении: так появились нейрохимия, невропатология, нейрофизиология, нейробиология, нейропсихология и т. д. (Rose and Abi-Rached, 2013: 41–43).

Книга Жан-Пьера Шанжё «Нейронный человек», опубликованная во Франции в 1983 году, внесла важный вклад в доведение научных знаний о мозге до более широкой и популярной аудитории. Нейробиологические знания вышли за пределы лаборатории и распространились по миру, в том числе и в эстетике, области с сильными гуманистическими корнями. «Нейроэстетика» не бесспорна, но, тем не менее, должна быть связана с постчеловеческим. Нейронный подход к эстетике таит в себе двойную опасность отчуждения. Во-первых, существует риск слишком жесткой редукции эстетического опыта к пучкам аксонов и дендритов и забвения целой гуманитарно-научной традиции утонченных размышлений об эстетике (и других философских дисциплинах). Как признает Оливер Сакс в «Музыкофилии», «Нарастает количество научной литературы о неврологических основах музыкального восприятия и воображения музыки […] при этом существует определенная опасность того, что будет утрачена способность к простому наблюдению, что клинические описания станут поверхностными и будет потерян интерес к богатству человеческого, гуманистического контекста» (Sacks, 2007: xiii—xiv; Сакс, 2016: Предисловие). Более того, нейроповорот нельзя отделить от цифрового поворота, который значительно расширил идею человеческого знания и опыта за пределы автономного субъекта до сетевой сферы взаимодействия человека и машины. Таким образом, нейроэстетика симптоматично несет в себе двойную опасность: с одной стороны, сведения редукции человеческого опыта к микробиологии наших нейронов, а с другой – растворения человеческой субъективности в компьютерных сетях. Но в ней также есть и возможности для многослойных и сетевых подходов к эстетике и опыту, которые могут дать представление о важных аспектах постчеловеческого состояния как телесных, расширенных и сетевых формах агентности.

Термин «нейроэстетика» появился сравнительно недавно и был введен Семиром Зеки (Zeki, 2002; Chatterjee, 2010). Нейроэстетика как развивающаяся область интереса в нейронауке была нацелена на поиск нейронной основы создания и восприятия произведений искусства. Как таковая она полностью определяется научными экспериментами, открывающими законы красоты и эстетического восприятия в мозге. Принципы усиления (сдвиг пика), симметрии, изоляции, группировки и контраста относятся к числу тех принципов работы мозга, что отличают нормальное восприятие от эстетически организованного (Ramachandran, Hirstein, 1999). Также в сфере нейронаучных исследований находятся такие феномены, как абстракция (экономия), синестезия и эмоциональная реакция на искусство (Hasson et al., 2008; Changeux, 2012). Они важны, но не могут рассказать всю историю искусства и эстетики. Следует сказать, что, конечно, не все нейроученые утверждают это. Следуя экспериментальной методологии, они указывают на некоторые материальные основы эстетического опыта. Однако, учитывая подавляющее внимание, уделяемое наукам о мозге, важно подчеркнуть, что искусство не может быть редуцировано к нейробиологическим законам, которые им руководят, и стоит иметь в виду, что искусство само по себе также является формой исследования. Как утверждал Алва Ноэ, искусство – это «странный инструмент», это взаимодействие с миром и технологиями и, в конечном счете, способ понять, как мы организуем и реорганизуем самих себя (Noe, 2015: xiii). Таким образом, искусство предлагает собственный способ исследования и собственный легитимный источник знаний, который выходит за рамки понимания нейронных законов красоты.

Не менее важно и то, что искусство и культура находятся в постоянной коммуникации с мозгом. Мозг не является фиксированной и полностью генетически детерминированной сущностью. Именно из-за общепризнанной в настоящее время пластичности мозга очень большая роль отводится эпигенетике, определяемой окружающей средой, культурой и образованием (Changeux, 1983). Таким образом, как только у нас получится определить нейроэстэтику с учетом этих многочисленных точек зрения и дисциплин, каждая из которых придерживается собственного метода и уровня исследования, у нас появится более целостный взгляд на различные уровни материальных и нематериальных аспектов опыта, который нельзя ни свести к сложности нейронной организации, ни полностью изолировать от общих материальных условий жизни. В этом смысле нейронная эстетика стала бы новым материалистическим подходом, призывающим к возрождению салонов начала XX века вроде салонов Берты Цуккеркандль, существовавших в Вене около 1900 года, о которых вспоминает Эрик Кандель в своей книге «Век самопознания» (Kandel, 2012; Кандель, 2016), где художники, писатели, физиологи, медики и философы собирались вместе, чтобы обсудить свои открытия и исследования внутреннего устройства человеческого тела, мозга и психики.

Вторая опасность, связанная с нейроэстетикой, имеет отношение к тесной связи между мозгом, компьютером и кибернетикой. Если говорить совсем конкретно, то развитие современной нейронауки шло параллельно с развитием цифровых технологий, которые позволяют визуализировать мозг с помощью неинвазивных методов сканирования, таких как магнитно-резонансная