как процессы, расширяющие политическую сферу притязаний на права и обязанности, гражданство становится не устойчивой категорией, не идентификацией, полностью зависимой от верховной власти (empire), но скорее подвижной практикой. Исин считает, что гражданство принадлежит лишь акторам, притязающим на права и обязанности либо создающим новые пространства и масштабы борьбы. Подход Исина открывает гражданскую агентность для тех, кого обычно считают лишенными каких-либо на нее притязаний.

В этом отношении хорошей отправной точкой может стать активизм самих незарегистрированных мигрантов. Он показывает, как неграждане, «дикари» Арендт или «homo sacer» Агамбена, те, кого часто ассоциируют с позицией предельной маргинализации, все-таки действуют, находясь в этой позиции. Это хорошая отправная точка и для обсуждения ценности недокументированного гражданства. Несмотря на то что гражданство и документы (такие как паспорта, виды на жительство или официальное признание статуса беженца подходящего сорта) представляются неразрывно связанными, рассматривая гражданство как подвижную практику, мы обнаруживаем, что право гражданства осуществляется теми, у кого вовсе нет документов.

Активизм незарегистрированных мигрантов существует по всей Европе. Возьмем ряд примеров из западноевропейских стран: в период с 2008 по 2010 год во Франции прошла серия забастовок нелегальных рабочих. Почти 7000 человек осуществили захват компаний и агентств по временному найму (Kahmann, 2015). Эта форма активизма стала не только актом, направленным на отвержение маргинализации, но и подтверждением конструктивного гражданского присутствия sans-papiers («тех, у кого нет документов») во французском обществе. Забастовка показала, насколько французская экономика зависима от нелегальных рабочих. Активисты требовали называть себя не просто sans papiers, но ouvriers sans papiers («рабочие без документов»). Здесь нет ни гуманитарной фигуры – жертвы, ни чистого захвата власти; скорее забастовка незарегистрированных французских граждан показала, что нелегальные мигранты, несмотря на свое маргинальное положение в обществе, играют в нем активную учреждающую роль и, следовательно, могут принимать участие в гражданских действиях.

Подобным образом, в Нидерландах известно протестное движение, использующее лозунг «Мы здесь» («We are here»). Лозунг прост, но эффективен: в самом средоточии голландской цивилизации нелегальные мигранты зачастую зарабатывают себе на жизнь в чрезвычайно тяжелых условиях. Движение не требует признания статуса жертвы, оно не призывает к гуманитарной поддержке, но и не сводится к чистому отрицанию; напротив, оно связано с бесстрашным утверждением присутствия. Если голландская цивилизация примет этот лозунг, произойдет основательный пересмотр самых фундаментальных аспектов принадлежности.

Как показывают эти действия незарегистрированных граждан, дело не просто во включении или исключении. Незарегистрированные граждане уже стали неотъемлемой частью политических сообществ. Безусловно, эти действия свидетельствуют о деструктивной маргинализации и прекарности, и эти движения действительно претендуют на включение и нормализацию своего статуса в политико-юридических порядках, но они также демонстрируют различные формы гражданской вовлеченности. Задача состоит в том, чтобы слушать и следовать примеру этих действий незарегистрированных граждан. Их голоса вступают в конфликт с закостенелыми представлениями о человечности и цивилизованном отношении к людям, опираясь на творчество, смелость и требование изменить текущие горизонты гражданского вовлечения.

См. также: Лагерь; Изгнания; Лампедуза; Безгосударственное состояние; Насилие; БН = безопасность/надзор.

Эрнст ван ден Хемел

(Перевод Глеба Коломийца)

Неземной аромат

Обоняние и постчеловеческий опыт

В научно-фантастических фильмах люди воняют. Обильно потея, они выбиваются из сил, пытаясь выжить на перенаселенной планете Земля («Элизиум»), на свалке апокалиптических масштабов («ВАЛЛ-И»)[90] или в разваливающейся городской агломерации («Бегущий по лезвию»). Мокрые пятна под мышками и на спинах, грязная и ветхая одежда, волосы, свисающие со лба потными прядями на лоб, раскрывают грядущее удела человеческого во всей его неприглядности. Те индивиды, кому это было по силам, покинули планету Земля и живут в высокотехнологичной среде, безупречной, стерильной и, главное, лишенной запаха. В этих художественных фильмах разница между человеком и технологиями проявляется также и «через нос». «Матрица» – пример такого кино: все, связанное с человеком и человечеством, грязно и воняет, в то время как мир машин (матрица) чист. Восставшие живут и работают на старом заброшенном корабле «Навуходоносор»[91]. Они носят лохмотья, на которых отчетливо видны пятна пота. В Зионе – последнем оплоте свободного и истинного человечества – восставшие устраивают «мокрую» вечеринку. Когда Нео, Морфеус, Тринити и другие мятежники загружаются в матрицу, кажется, что все их человеческие качества исчезают. Обтягивающие костюмы, которые они носят, солнечные очки, используемые ими для защиты своих чистых душ от ложной правды гиперреальности, а также демонстрируемая ими сверхчеловеческая сила служат отражением могущества и эффективности системы, против которой они сражаются. Но даже в этом искусственном мире матрицы их «человеческое» проявляет себя через запах. Допрашивая сильно потеющего Морфеуса, агент Смит признается, что не выносит запаха людей: «Я словно пропитался им. Я чувствую вашу вонь. И каждый раз, когда я ее чувствую, я словно подхватываю заразу. Омерзительно, не так ли?» То, что в матрице вообще не существует запахов, придает этому факту еще бо́льшую значимость. Человечество, не ограниченное биологическим телом, пропитывает своим запахом все возможные узлы сетевых компьютерных систем, составляющих матрицу.

Запах – неотъемлемая часть тела, но в то же время существует отдельно от него. Это свойство превращает его в идеальное средство трансценденции, выхода за собственные границы. С древних времен благовония выполняли трансцендентальную функцию. В Древнем Египте запах играл важную роль в ритуалах. Считалось, что боги благоухали. Кроме того, считалось, что запах обладает защитными свойствами. Всем известные восковые конусы, которые египтяне носили на голове, были частью ритуала. Они направляли души умерших на пути в Царство мертвых. В Средние века запах также был способом связи с потусторонним миром. Историк искусства Каро Вербеек утверждает, что ладан, воскуриваемый во время мессы, служил средством связи с миром божественного. Для Хильдегарды Бингенской, монахини и мистика XII столетия, дым был самым подходящим способом общения с Богом, потому что – совсем как Бог – дым бесплотен и недоступен нашему интеллекту[92]. В наши дни мы видим, что представление о духовной силе ароматов вновь приобретает популярность – речь идет об эфирных маслах, аромасвечах, ароматерапии и разнообразных смесях, используемых в ритуалах веры в стиле нью-эйдж. Запах играет важную роль в практиках самоисцеления и духовного очищения жилого пространства. Ароматы, используемые для этих ритуалов, зачастую представляют собой синтетические производные натуральных запахов. Они предлагают улучшенный – более насыщенный и контролируемый (то есть гиперреалистический) – опыт переживания природы по сравнению с реальным. Кроме того, они создают иммерсивный опыт, сходный в своей интенсивности с матрицей. Но если кино в основном предлагает нам опыт визуальный, то в этом случае аромат используется, чтобы перенести тело в другие сферы, как это делалось в киноэкспериментах