Однако Веллингтон сохранил хладнокровие. Он ссылался на положительный пример учреждения конных патрулей, так много сделавших для очистки окрестностей Лондона от разбойников и грабителей. Он напомнил англичанам о начале XIX века, когда ни один экипаж не мог проехать без того, чтобы не подвергнуться нападению, а путникам приходилось в любой момент быть готовыми защищаться от вооруженных бандитов. И тем не менее Веллингтону приписывали низкие честолюбивые замыслы, якобы толкнувшие его на создание «этой новой постоянной армии вымуштрованных полисменов в форме», которые должны были маршировать по приказу правительства и оставаться независимыми от контроля местных налогоплательщиков. Назначение главой полиции Чарльза Роуэна, боевого офицера и ветерана битвы при Ватерлоо, еще более усиливало стремление Железного герцога создать «настоящую жандармерию», которая в ту пору существовала во многих абсолютных монархиях европейского континента. Нетерпимость англичан к новой, реформированной полиции в конечном итоге проявилась в тех презрительных кличках, какими они наградили полицейских. Они звались «бобби» в честь Роберта Пиля и «сырыми раками» из-за синего цвета их мундиров, а также «дробилками» из-за стука тяжелых фирменных ботинок и другими нелестным кличками.

Умелое регулирование, предпринятое сэром Ричардом Майном, который был назначен помощником Роуэна, прошло долгий путь ради завоевания доверия простых людей. Но уже спустя несколько лет ни один подданный британской короны, кроме закоренелых жуликов и отъявленных негодяев, больше не протестовал против новых правил поддержания общественного порядка и спокойствия, обеспечивающих защиту личности и имущества. Однако совершенно иначе обстояло дело у французов. Жестокое подавление и шпионаж были главными условиями выживания во время революции; и реставрация Бурбонов никоим образом не реставрировала свободу, которую правящие классы Франции — которые не забыли sunsculloters (низшие классы) — по-прежнему считали лицензированной.

Принц Луи-Наполеон, племянник императора, только что вскарабкался в седло бонапартистского героя, кандидата в президенты и избранного главы Республики при помощи ловкой политической интриги. Одним словом, как и все политиканы, прокладывающие себе путь к власти интригами, он горячо ухватился за ту самую систему шпионажа и репрессий, которая так долго душила его самого. Став основателем Второй империи и провозгласив себя Наполеоном III — путем быстрой серии переплетений, поворотов и предательств народного доверия, — этот узурпатор завел целую орду тайной полиции для борьбы со всеми конституционными гарантиями. Наряду с «дворцовой полицией» под командованием графа д'Ирвуа, на которого возложили заодно и организацию слежки за полицией, что стоило около 14 миллионов франков, Наполеон III использовал также армию частных шпионов.

Французы поначалу обрадовались великолепию и театральности нового имперского режима. Для того чтобы завоевать доверие, Наполеон повел себя настоящим политиканом, который ездил в кабине локомотива, пил шампанское с трудовым людом и целовал детишек, которых ему протягивали. И, несмотря на то что он удачно «арестовал вышедших из парижских тюрем и провинциальных бараков страны демократов», референдум искренне одобрил изменения, за него было отдано семь с половиной миллионов голосов из восьми. И хотя его оппозиция насчитывала сравнительно мало противников, он был прирожденным интриганом для того, чтобы не доверять тем, кто его восхвалял, как и тем, кто оставался в стороне. Прежде чем Империя пришла к тщеславному решению попытаться завоевать Пруссию, в Париже действовало не менее шести секретных полицейских ведомств.

У Наполеона III имелся свой отряд шпионов, как и у премьера Руэра и префекта полиции Пьетри. По некоторым непостижимым причинам собственную секретную службу имела даже императрица, возможно, для слежки за своей соперницей — агентом Кавура, прелестной графиней Кастильоне. Наконец, два отряда находились под наблюдением Нюсса и Лафаржа. Все задействованные таким образом агенты были неизвестны друг другу как правительственные агенты; но вся шпионская сеть оказалась столь обширной, что фактически одна половина Парижа усердно занималась доносами на относительно безопасные действия другой половины.

Такое крайнее недоверие, какое не повторялось нигде в Западной Европе до зарождения диктатуры фашизма, не приводило к какому-либо значительному результату или к необходимым превентивным мерам. Однако оно вылилось в появление так называемых досье. Этим надежным инструментом политического шантажа стали особые папки, заводимые на любого француза, кем бы он ни был, преступником или ни в чем не повинным гражданином, если требовалось установить за ним постоянное наблюдение. В архивах префектуры хранились тысячи таких «досье», скрупулезно зарегистрированных и дававших возможность быстро навести любую справку. Обычно они содержали в себе клеветнические доносы агентов, основанные большей частью на самых лживых и нелепых сплетнях. В результате нередко совершенно безобидные люди обвинялись в «потрясении основ» государства.

Но как же политическая полиция Наполеона III действовала против подлинно опасных заговорщиков? Вечером 14 января 1858 года император в сопровождении императрицы и генерала Роже направлялся в Парижскую оперу. Давали «Вильгельма Телля» — бенефис в честь известной певицы, собравшейся покинуть сцену. Возле здания театра собралась большая толпа, чтобы приветствовать прибытие Наполеона с Евгенией и свитой, которые ехали в трех парадных каретах, эскортируемых отрядом гвардейских улан.

Карета императора следовала последней и несколько задержалась у арки в тот момент, когда из остальных экипажей высаживались обер-гофмейстер и члены императорской свиты. И тут внезапно раздался оглушительный взрыв, за ним — второй и третий, после чего воцарилась полная тьма! От взрывных волн погасли все газовые фонари. Короткая тишина сменилась криками раненых и умирающих, конским топотом, воплями перепуганных зрителей и звоном разбитых стекол.

Всеобщий хаос и кровавое побоище представляли собой ужасающее зрелище. Тремя бомбами, брошенными в толпу, окружившую Наполеона III, было убито и ранено 160 человек. Генерал Роже получил тяжелые ранения; один из осколков оцарапал висок императрице, другой пронзил треугольную шляпу императора. Не будь императорская карета облицована металлическими пластинами, все трое ее пассажиров погибли бы, поскольку на наружных стенках кареты были обнаружены следы 66 осколков. Парижские улицы в самом прямом смысле были залиты кровью. Платье Евгении, обмундирование сопровождающих также оказались забрызганы кровью. Кровавые потоки окрасили стены и афиши Оперы. Однако Наполеон и его супруга, стремясь успокоить толпу, все же вошли в театр и заняли свои места в императорской ложе, как если бы ничего серьезного не произошло. И вся театральная публика поднялась на ноги и с воодушевлением их приветствовала.

Где же была и что делала в это время полиция, со всеми ее шпионами, столь рьяно следившими друг за другом? Она всполошилась и рыскала по Парижу, отыскивая убийц. Один из главных заговорщиков уже был задержан. Случилось это фактически еще до первого взрыва, когда жандармы арестовали иностранца по имени Пиери или Пьерэ, бродившего в районе Оперы.