Перед этим в органе Мадзини — Italia del Popolo (газета национальной итальянской ассоциации) в Генуе появился новый манифест; и где бы ни собрались итальянские мятежники, полиция была уже наготове, дабы предотвратить назревающую террористическую акцию. За несколько дней до взрыва парижская полиция получила сведения, что в Бирмингеме готовят бомбы. Лондон предупредил также о прибытии некоего Орсини, неутомимого и яростного заговорщика, который путешествовал вместе с тремя соратниками Мадзини. Брюссельская полиция, в свою очередь, предупреждала о подозрительных маневрах Пиери-Пьерэ.

Поскольку вся информация, своевременно полученная из Англии и Бельгии, не заставила французскую полицию принять необходимые меры предосторожности, заговорщики беспрепятственно прибыли в Париж и затем пробрались незамеченными на площадь Оперы. Министру внутренних дел Байяну и его подчиненному, начальнику полиции Пьетри, пришлось подать в отставку. Поскольку их репутации разлетелись на мелкие осколки, как и итальянские бомбы, место их занял подающий большие надежды чиновник полиции Клод, который руководил задержанием заговорщика. Он первым допрашивал Пиери-Пьерэ и после допроса установил, что задержанный проживал в дешевом отеле на улице Монмартр под фамилией Андреас и что в одной с ним комнате остановился некий де Сильва, выдававший себя за португальца.

Позже португальца арестовали и обыскали; он предъявил паспорт, выданный португальским консульством в Лондоне; это не помешало без труда опознать в нем де Рудио, подозрительного типа из Рио-де-Жанейро. При обыске у него в комнате нашли револьвер, патроны, кинжал с рукояткой из слоновой кости, письмо и бумаги, позволившие Клоду быстро установить личность арестованного. Оказалось, что де Рудио и Пиери были знакомы с неким бывшим военным Гомесом, он же Пьер Сюринэ, на которого указал полиции официант одного из ресторанов. Гомес имел неосторожность выдавать себя за англичанина и действовал в качестве «слуги» главного шпиона Орсини. Вскоре после того, как произошли взрывы, официант видел, как Гомес выглядывал из окна ресторана, находившегося наискосок против Оперы. Он выглядел крайне взволнованным и даже размахивал револьвером, чем и обратил на себя особое внимание.

Сам Орсини, человек до такой степени безрассудный и ненадежный, что Мадзини прозвал его «сумасшедшим», — также решил выдавать себя за английского коммерсанта. Он действовал под фамилией Олсоп и создал свой шифр из терминов пивоварения. Схваченный в ту же ночь в постели, Орсини вместе с другими бомбометателями попал в расставленную полицией западню, в которую они поспешили броситься, можно сказать, сами. Но ни военная полиция, ни секретная разведка не проявили во всем этом деле никакой находчивости. И даже успех регулярной полиции — менее действенной, чем секретная, — представленной в лице М. Клода, можно попросту считать счастливым случаем, а не слаженно организованной операцией по защите от террористов.

Всех задержанных по этому делу судили спустя пять недель; Орсини и Пиери отправили на гильотину, де Рудио и Гомеса приговорили к пожизненной каторге. Бомбы заговорщиков, в основном, ранили ни в чем не повинных прохожих. Однако разлетевшиеся осколки бомб оставили следы не только на стенках кареты Наполеона III и в его сознании, но и в политике Франции, как внешней, так и внутренней. Между недавними союзниками по Крымской войне начались трения; Сардинии был заявлен резкий протест «против экспорта итальянцев-бомбометателей»; еще большее озлобление вызвало то обстоятельство, что итальянец Орсини и прочие заговорщики нашли прибежище в Англии, где вынашивали свои планы.

Парламентский либерализм во Франции разбился вдребезги, как фонари перед Оперой во время взрыва. Имперские власти были облечены чрезвычайными полномочиями и получили право арестовывать и ссылать своих противников без суда; генералу Эспинасу было поручено содействовать «военной незаконности этой процедуры». Около четырехсот человек арестовали, причем все эти лица не имели никакого отношения ни к Орсини, ни к его бомбистам. Эспинас придумал великолепное средство: он потребовал определенной «квоты» арестов для каждого департамента Франции!

На какое-то время де Морни, сводный брат императора, запустил свои ловкие, загребущие руки в запутанные дела тайной полиции. Авантюрист, денди, знаток предметов искусства и спекулянт, де Морни являл собой образец мастера шпионажа и разведывательной техники. Он не стеснялся своего не царственного происхождения и ловко использовал для личных спекулятивных махинаций официальную информацию, будучи во всем больше Наполеоном, чем Наполеон III, не имея в своих венах при этом ни капли бонапартистской крови. Отступление этого блестящего любителя на другие политические пастбища оставило императорскую секретную службу фактически без лидера. Она работала так же плохо, как и любое государственное подразделение правительства.

Самым предосудительным результатом этого никуда не годного управления стали особые объединения, постыдно прославившиеся как «Белые блузы» — сеть провокационных тайных агентов, распространившихся по всей Франции. Эти тайные позеры были наняты для того, чтобы подбивать простой народ на беспорядки и мятежи, таким образом обеспечивая полиции повод для ареста и задержания на неопределенный срок духовных лидеров, чья свобода угрожала «стабильности» режима. Подобная тактика неизбежно ускорила разложение этого помпезного сообщества; и когда случился их последний провал, многие члены «Белых блуз» были признаны старыми провокаторами и «по заслугам поставлены к стенке в День коммуны».

Седан (2 сентября 1870 года во время Франко-прусской войны под Седаном произошло знаменитое сражение, где попал в плен император Наполеон III) и неминуемое падение, когда оно наступило, явились в такой же степени прямым результатом французской подготовки, как и хорошо продуманным планом Пруссии. Тайные агенты, не менее пагубные, чем «Белые блузы», были скрыто вовлечены в провокацию даже наименее агрессивных германских государств к северу от границы с Рейном. Имперская секретная служба, таким образом, помогла развязать войну и сделать неизбежным приход Германской империи — империи Гогенцоллернов. Но даже Бисмарк вряд ли мечтал о такой империи в 1856 году, когда «дело Техена» вызвало небывалое возбуждение в Германии и привлекло к себе внимание как французской, так и английской прессы.

24 июля 1856 года в Vossische Zeitung появилось объявление:

Да, 24 июля, в 4 пополудни, в Z.

Это было сообщение от М. Ротана, секретаря французского посольства в Берлине, бывшему прусскому армейскому офицеру Техену. Ротан соглашался встретиться с ним в Целендорфе (юго-западный район Берлина), но французский дипломат не явился на встречу, отправив вместо себя Хассенкруга, прусского политика, действовавшего в то время агентом французской секретной службы. Техен, которому уже исполнилось семьдесят, отказался иметь дело с Хассенкругом, так что Ротану пришлось согласиться на личную встречу, произошедшую в Тегеране.

Техен привез французу копии документов, предоставленных русским военным атташе в Санкт-Петербурге, графом фон Мюнстером-Майнховелем, и содержавших крайне важную информацию о Русской армии и современной обстановке в Севастополе, в то время осаждаемом Антантой. Техен также смог передать выписки из личного дневника генерала фон Герлаха, куда этот видный военный деятель заносил регулярные сводки о политических настроениях, превалирующих в придворных прусских кругах.