– Перестань, – мягко сказала она. – Перестань,Геральт.

– Геральт… – Он вдруг почувствовал, как что-торазрывается внутри. – Это имя мне дал Весемир. Геральт из Ривии! Я даженаучился подражать ривскому акценту. Вероятно, из внутренней потребности иметьродную сторону. Пусть даже выдуманную. Весемир… дал мне имя. Весемир выдал мнетакже и твое. Правда, очень неохотно.

– Тише, Геральт, тише.

– Теперь ты говоришь, что веришь в Предназначение. Атогда… тогда – верила? Ну конечно же, должна была верить. Должна была верить,что Предназначение обязательно сведет нас. Только этому следует приписать тотфакт, что сама ты отнюдь не стремилась к нашей встрече.

Она молчала.

– Я всегда хотел… Размышлял над тем, что скажу, когдамы наконец встретимся. Думал о вопросе, который тебе задам. Считал, что это дастмне извращенное удовлетворение…

То, что сверкнуло у нее на щеке, было слезой. Несомненно. Онпочувствовал, как ему до боли перехватывает горло. Почувствовал утомление.Сонливость. Слабость.

– Днем… – Он застонал. – Завтра при солнечномсвете я загляну в твои глаза, Висенна… И задам тебе свой вопрос.

А может, и не задам, слишком уж поздно. Предназначение? Ода, Йен была права. Недостаточно быть друг другу предназначенными. Надобнонечто большее… Но я посмотрю завтра в твои глаза… При солнечном свете…

– Нет, – проговорила она мягко, тихо, бархатным,дрожащим, разрывающим слои памяти голосом, памяти, которой уже не было. Которойникогда не было, а ведь она же была… Была…

– Да! – возразил он. – Да. Я этого хочу…

– Нет. А теперь ты уснешь. И проснувшись, перестанешьхотеть. Зачем нам смотреть друг другу в глаза при солнечном свете? Что этоизменит? Ведь ничего не вернешь, не изменишь. Какой смысл задавать вопросы,Геральт? Неужели то, что я действительно не сумею на них ответить, доставит тебе,как ты говоришь, извращенное удовлетворение? Что даст нам взаимная обида? Нет,не станем мы смотреть друг на друга при свете дня. Усни, Геральт. А так, междунами, вовсе не Весемир дал тебе твое имя. Хоть это тоже ровным счетом ничего неизменит и ничего не вернет, я все же хотела б, чтобы ты об этом знал. Будьздоров и береги себя. И не пытайся меня искать…

– Висенна…

– Нет, Геральт. А теперь ты уснешь… Я… я была твоимсном. Выздоравливай.

– Нет! Висенна!

– Усни, – в бархатном голосе тихий приказ, ломающийволю, разрывающий ее, словно ткань. Тепло, неожиданно истекающее из ее руки…

– Усни.

Он уснул.

– Мы в Заречье, Йурга?

– Со вчерашнего дня, господин Геральт. Скоро рекаЯруга, а там уже мои края. Гляньте, даже кони шибчей пошли, ушами прядут. Чуют– дом близко.

– Дом… Ты живешь в городе?

– В пригороде.

– Интересно, – ведьмак осмотрелся. – Почти невидно следов войны. Говорили, ваши края жутко разрушены.

– Точно, – сказал Йурга, – уж чего-чего, аруин туточки было вдосталь. Посмотрите внимательней, почти на каждой халупе, закаждым забором все бело от новой тесины. А за рекой, вот увидите, там еще хужеебыло, там под корень все погорело… Ну что ж, война войной, а жить надыть.Самую-то заваруху мы пережили, когда Черные катились через нашу землю. Точно, тогдаказалось, все они тута спалят и вытопчут. Многие из тех, что тогда сбегли, таки не возвернулись. А на их местах поселились новые. Жить-то надыть.

– Факт, – буркнул Геральт. – Жить надо.Неважно, что было. Жить надо.

– Это точно, господин. Ну получайте. Зашил вам портки,залатал. Будут что новые. Это как с нашей землей, господин Геральт. Разодралиее войной, перепахали, словно плугом прошли, бороной, исковеркали. Но теперичабудет как новая. И еще лучше уродит. Даже те, что в той землице погнили, добрупослужат, удобрят почву. Щас-то пахать трудно – кости, железяки всюду на полях,но земля и с железом управится.

– Не боитесь, что нильфгаардцы… что Черные вернутся?Если уж однажды нашли путь через горы…

– А как же. Страшно. Однако что ж? Сесть и сопли распускать?Трястись? Жить надыть. А что будет, то будет. Того, что предназначено, неизбежать.

– Веришь в Предназначение?

– А как же не верить-то? Опосля того как мы на мостувстренулись, на урочище, как вы меня от смерти спасли? Ох, господин ведьмак,бухнется вам моя Златулина в ноги…

– Прекрати. Честно говоря, я тебе больше обязан. Там,на мосту… Ведь это моя работа, Йурга, моя профессия. Я защищаю людей за деньги.Не по доброте душевной. Признайся, Йурга, ты слышал, что люди болтают оведьмаках? Мол, неведомо, кто еще хуже – они или чудовища, которых они убивают…

– Неправда ваша, господин, не знаю, почему вы такговорите. Что ж, али у меня глаз нету? Вы тоже из той же самой глины вылеплены,что и та лекарша…

– Висенна…

– Она нам себя не назвала. Но ведь она мчалась за намигалопом, потому как знала, что потребна, догнала вечером, сразу занялась вами,едва с седла соскочила. Да, господин, намучилась она с вашей ногой, от этоймагии аж воздух звенел, а мы со страху в лес драпанули. У нее потом из носакровь пошла. Непростая, видать, штука – колдовать. И так заботливо васперевязывала, ну прям-таки как…

– Как мать? – Геральт стиснул зубы.

– Во-во. Точно сказали. А когда уснули…

– Ну, Йурга?

– Она едва на ногах держалась, бледная была какполотно. Но пришла, спрашивала, не нужно ли кому из нас помощи. Вылечиласмолокуру руку, которую ему стволом пришибло. Гроша не взяла да еще и лекарстваоставила. Нет, господин Геральт, на свете, знаю, мало ли что о ведьмакахболтают, да и о чародеях тоже. Но не у нас. Мы, из Верхнего Соддена, и люди изЗаречья лучше знаем. Слишком многим мы чародеям обязаны, чтобы не знать, какиеони. Память о них у нас не в сплетнях и трепотне, а в камне высечена. Увидите,как только роща кончится. Да вы и сами, надо думать, лучше знаете. Битва-тобыла – на весь мир слыхать, а едва год минул. Должны были слышать.

– Не было меня здесь, – буркнул ведьмак. –Год не было. На Севере я был. Но слышал… Вторая битва за Содден…