Я ещё только оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть, кто там был, когда Елай уже возвращается, подхватывая меня за локоть, подталкаивает к входу. На выражении его мрачного лица больше нет и грамма веселья.

— Идём, — строго и резко бросает он, словно это я тут дурачилась.

Но мне до пререканий, вся моя сосредоточенность направлена на то, чтобы не оборачиваться.

— Набирай, — снова коротко кидает он, по-прежнему выглядя до ужаса собранным и колючим, когда мы оказываемся у массивной титановой двери чёрного выхода.

Я действую без лишних слов, вскидываю руку и отыскиваю на электронных часах номер Виталия, он отвечает спустя пару гудков, ему тоже не приходится говорить ничего, кроме одного “открывай”, как он тут же сбрасывает, и должно быть идёт к нам. Ожидание не просто томительно, да ещё и в такой напряжённой тишине, где даже наше дыхание звучит крайне тихо и осторожно, на фоне отдалённого шума, кричащих людей. Я нервничаю и то и дело поглядываю на холодное выражение лица Елая. Он смотрит куда-то мимо меня, в пустоту ночи, не моргая и безжизненно, а меня таки пробивает озноб, от такой резко смены его настроения.

Секунды идут до невозможности медленно, мне хочется двигаться, и с некоторым трудом я борюсь с желанием начать постукивать ногой, когда наконец улавливаю за дверью какие-то звуки. Елай тоже мгновенно оживает, встряхивает плечами, поворачиваясь к двери и кладя руку на железную ручку, чтобы вероятно тут же перехватить дверь, когда она откроется, но всё неожиданно катиться к чертям.

Первые мгновения самые медленные: я слышу, как Виталий приближается, слышу, как набирает что-то на приборной панели и как поворачивает замок, но всё остальное…

Их оказывается целая группа, и они не ждут даже и секунды, прежде чем открыть по нам огонь. И по Виталию: он оказывается самым первым, чью кожу прознают пулю. Целое мгновение перед глазами всё окрашено в кровь, они видят только выступающие красные пятна на белом халате.

— Лена, пригнись!

Над головой проносится свист, а я только и делаю, что таращусь на Елая, едва ли не вжимающего мою голову в плечи. Мы оба на корточках, но это спасение совсем кратковременное, солдатам не требуется много времени, чтобы сменить направление своих пуль. Елай снова отталкивает меня в сторону, когда сам прыгает в противоположную, садясь спиной к стене и пытаясь заглянуть за дверь. Виталий остаётся лежать между нами, наполовину выпавшим за порог. Со всех сторон летят мелкие куски штукатурки, выстрелы проносятся мимо, свистят в воздухе и ударяются об дверь и соседнее здание — стоит невозможный шум, заставляющий меня вздрагивать каждый раз, когда пуля врезается где-то совсем близко со мной.

Елая я слышу не сразу.

— … ена… — обрывки слов, сначала для меня абсолютно несвязные, пока не перевожу взгляд на него.

Он интенсивно тычит в сторону тела Виталия.

— Код! — кричит парень. — Нам нужен код! Достань его из него, пока он ещё жив!

“Как?” не успевает сорваться с моих губ, Елай неожиданно предоставляет мне эту возможность, ныряя прямо в здание и уводя шквал пуль за собой. Моё дыхание заходится, пространство видится за какой-то быстро проносящейся пеленой, но я всё равно подползаю к Виталию, низко пригибаясь и стараясь не смотреть, что творится в здании. Выстрелы теперь звучат хаотично: то близко, то совсем далеко. И ещё к ним теперь добавляются крики. Пытаясь не думать про Елая, сосредоточиваюсь только на мысли, что без нового кода нам обеспечен провал, а сама ума не приложу, как мог Виктор отдать приказ убить собственного внука. Потому что он умирает, белый халат пропитан тёмной, липкой кровью: на нём столько ран, что совсем непонятно, как его сердце ещё может биться. У меня начинается паника. Как я его приведу в сознание? Как смогу заставить говорить? Никакая лёгкая тряска не помогает, его дыхание почти не ощутимо — сбившееся, тяжёлое, то частое, то совсем замедленное. У меня рука не поднимается оцарапать его кожу: каким бы безжалостным он ни был, заставлять умирающего приходить в себя? С его синюшных губ срываются слабые-слабые стоны и несвязные звуки. Смотрю на него и никак не могу решить, что мне делать. Время идёт, Елай подставляет себя под пули, ради всего нескольких слов, а Алек в это время… Господи, у меня нет права сомневаться. Я делаю единственное, что правильно в это мгновение для нас. Впиваюсь ногтями в его кожу на затылке и все мысли и желания перевожу только на то, чтобы он открыл глаза.

Давай, давай, давай, — лихорадочно бьётся в мыслях, и наконец я вижу подрагивание век. Сначало слабое, а потом Виталий резко распахивает глаза, устремляя безумно пронзительный взгляд в небо. Всего мгновение в нём что-то есть, пока блестящие от света луны и фонарей зрачки не становятся тусклыми и пустыми. Но он в сознании, туманном и апатичном, на бледнеющем лице ни единой эмоции.

— Код, — произношу охрипшим голосом, с ужасом наблюдая за его абсолютно пустым взглядом.

Мои ногти всё ещё впиваются в его кожу, но меня пробирают сомнения, сможет ли сейчас это подействовать, хотя я буквально вкладываю в это всю возможную силу.

— Скажи мне новый код, Виталий, — нажимаю я, а у самой дрожат руки и голос.

В этот момент единственное, что есть во мне — ненависть. Но отнюдь не на себя, я ненавижу Виктора, что он не оставил мне выбора. Что сделал меня такой, вынудив защищаться. А лучшая защита — это нападение. Поэтому я надавливаю сильнее, не обращая никакого внимание, что по лицу катятся слезы, падающие прямо на серое лицо Виталия, который совсем не вздрагивает и никак не реагирует. Он по-прежнему смотрит только перед собой остекленевшем тусклым взглядом, когда внезапно его губы размыкаются первый раз:

— Пять, — едва слышно произносит он, что мне тут же приходится нагнуться прямо к его лицу, чтобы понять следующее: — Пять, ноль, семь, “эр”, пять, пять.

Тишина, я отодвигаюсь и снова смотрю на него. Глаза всё также без смысла уставлены в небо, его губы вновь начинают двигаться, повторяя: “ Пять, пять, ноль, семь, эр, пять, пять”, и снова, и снова по кругу, а я всё смотрю и смотрю, находясь в некоторого рода ужасе. Я не понимаю, что сделала с ним, не знаю, есть ли что-то ещё в его мыслях, и не знаю, как долго это ещё будет продолжаться.

Я не слышу даже, когда надо мной оказывается Елай, Виталий всё ещё по кругу произносит одни и те же слова. Когда я перевожу взгляд на Елая, то прихожу в ещё больший ужас, теперь кровь на нём. Мой голос хрипит:

— Ты… — начинаю я, но Елай понимает вопрос ещё до того, как его озвучиваю.

Он качает головой, глядя на Виталия и слушая цифры, а потом с абсолютно безэмоциональным выражением лица направляет на него пистолет и без единой заминки выстреливает в область сердца. Моя рука всё ещё лежит на Виталии, когда по всему его телу проносится ударная волна. Я резко отстраняюсь назад, но по моей коже точно по-прежнему бежит эта вибрация.

— Ты переборщила с эфиром, — абсолютно спокойно говорит Елай, — он бы повторял это до тех пор, пока окончательно не отказало его тело. — Теперь мой ужас уже ни с чем не сравнить, я гляжу на Елая так, словно никогда не слышала, что он умеет говорить. Он же небрежен, когда, передёрнув плечом, добавляет. — Но он хотя бы умер под кайфом.