Первый рубеж пройдён. Мы стоим с ним на крыше четырехэтажного здания, относительно крайнего по отношению к забору. Главный пропускной пункт просматривается отсюда намного лучше, чем мы могли бы изучить, не способные подобраться так близко. Елай надевает наушник, один протягивает мне, уже заранее настроенные под электронные часы. Я не уверена, что мне понадобится этим воспользоваться, так — мера на всякий случай. Переговоры все ведёт Елай, он уже начинает перечислять, сколько охраны расположено по периметру. Говорит чётко и только по делу, ни разу не впуская в интонацию голоса даже капли веселья. На него взглянуть, так вообще не узнать того голубоглазого парня, что доставал нас всех каждый день. Он тратит на разговор не больше минуты, затем подходит ко мне, стоящую поодаль от края крыши, чтобы никто меня не заметил и рассматривающую территорию и здания. И здесь их действительно много, только три из них отведены под жильё. Сейчас поздний вечер, часть работников разъехались по домам, другая часть, возможно, уже готовится ко сну, однако здесь работа длится круглосуточно и какая-то часть служащих до сих пор на своих рабочих местах. В окнах зданий горит свет, но практически все они закрыты жалюзями, у меня сосёт под ложечкой только от одной мысли, что подразумевает их безотрывная работа, что скрыто за этими жалюзями.

— Пару минут, и всё начнётся, — говорит Елай, оказываясь рядом со мной.

Он смотрит перед собой хмурым, отсутствующим взглядом, мне сложно представить, с чем у него ассоциируется это место.

— Думаешь, он держит её по-прежнему в том корпусе? — решаюсь я на вопрос, который не могла озвучить все последние дни, как он рассказал мне правду.

Сейчас он не кажется неуместным, у нас не так много времени будет на её поиски, а Виталий ничего про неё не знал, чтобы сказать, где она может находиться. Если, конечно, до сих пор жива. Потому что даже по тени, пробегающей по лицу Елая, можно понять, что он сам сомневается. И речь даже не про тот срок, когда Виктор истязал Елая ожиданием. Когда Елая для него не стало, у того просто пропала серьёзная причина сохранять ей жизнь. Мне Виктор не обещал, что мы увидимся, однако, возможно, он просто это оставлял на более важный момент, когда у него бы не было ни одной причины заставить меня подчиняться. Это наша единственная надежда.

— Он любил подлить масла в огонь, сама мысль, что она находится в том же корпусе, в который Виктор даже охрану без надобности не пускал, дабы никем не рисковать… — Елай жёстко качает головой, линия его челюсти напрягается, на скуле проступает желвака, словно он едва-едва сдерживается. — Ублюдок увидит свою собственную смерть, в этом я могу поклясться кому угодно.

Я сама не понимаю, что мной неожиданно движет, но моя рука тянется в сторону, чтобы сжать руку Елая. От прикосновения он даже вздрагивает, глаза его растерянные, полностью выцветшие от свечения, и я бы их назвала обнажёнными, смотрящие на меня с неподдельным изумлением.

— Мы не уйдём отсюда, пока не положим этому конец, — говорю, глядя ему в глаза и продолжая сжимать его руку.

Возможно я не имею права раздавать такие обещания. Возможно у нас даже ничего не получится. Но я точно могу быть уверена, что это всё не закончится, пока Виктор жив. На всей планете не найдётся места, где он бы нас не смог достать. По крайней мере, чтобы жизнь была жизнью, а не вечным бегством и страхом. Поэтому сегодня либо мы, либо нас, — я собираюсь идти до конца. И вот это я уже могу ему пообещать.

Однако Елай хотел бы, чтобы я пообещала ему другое.

— Есть ли хоть малейшая надежда, что у меня получится уговорить тебя уйти сразу, как мы разберёмся с Виталием?

Вопрос ниже пояса. Это почти как подлая подножка, когда ты только-только вошёл в десятку бегущих спортсменов. Хотя взгляд Елая в мою сторону далеко не подлый, но и не надеющийся, это точно. Он знает ответ, и это читается во мраке его глаз.

— У тебя что, в наушнике Алек надиктовывает тебе речь? — спрашиваю, иронизируя, прекрасно понимая, что эти слова принадлежали Елаю. Просто я не хочу ему отказывать напрямую, скрашивая всё шуткой. — Если так, то передай ему, что его план провалился.

На удивление, Елай смеётся, качая головой. Но что еще более удивляет, он по-прежнему не выдернул руку из моих пальцев и точно не собирается этого делать. Вместо этого он решает поддержать меня, поднося руку с часами ко рту и говоря заговорщецким шёпотом:

— Нас раскрыли, расходимся, — а после смотрит на меня, — ты только что уничтожила мою единственную возможность понравится твоему парню. Вероятнее всего, у нас будут проблемы с семейными праздниками.

И вот он уже улыбается, искренне и беззаботно, больше походя на себя. Может это сумасшествие, но таким Елай мне нравится больше. В груди расцветает тёплое чувство лёгкости.

— Не переживай, они бывают пару раз в год. Думаю, отделаемся всего-то несколькими сломанными дверями.

Елаю явно нравится такая перспектива.

— Я бы ещё заранее попрощался сразу с двумя-тремя стульями, — добавляет он и снова дарит мне однобокую, хитрую и яркую ухмылку.

Я усмехаюсь ему в ответ. Это глупо — стоять на крыше здания и вести совершенно нелепый разговор, будто мы на самом деле внутренне не готовимся умереть в любую секунду, но зато напряжение, витающее вокруг нас, резко сходит на нет.

И это очень не вовремя, потому что внезапно мы оказываемся совершенно не готовы, когда раздаётся самый настоящий взрыв.

Меня шатает назад от силы ударный волны, но Елай успевает напрячь руку, чтобы не дать упасть. Ладно, оказываюсь неготовой только я одна, потому что глаза парня даже не выглядят так, словно его застали врасплох. Он больше встревожен тем, что на моём лице отчётливо читается испуг. Но Елай решает не заострять на этом внимание, в какофонии десятка преполошившихся голосов, его звучит на редкость спокойно.

— Пора, — говорит он, помогая вернуть мне равновесие, и в то же время раздаётся ещё один взрыв, будоражащей внутри меня обжигающее волнение. — Готова?

Нет, я не готова. Пульс ускоряется до бешеного, в горле сухо, а всё тело начинает точно гудеть от волнения. Я почти задыхаюсь, насколько часто бьётся моё сердце, однако голос, на удивление. даже не дрожит, когда отвечаю ему согласием.

Елай медлит всего секунду, но последний его затяжной взгляд в мои глаза передаёт весь масштаб сомнений и нежелания произносить:

— Тогда идём.

Однако это не назвать точно ходьбой. Стоит ему это сказать, Елай резко разворачивается и бегом направляется к краю крыши. Мне же требуется мгновения, перевожу дыхание и собираю всю свою стойкость и мужество, понимая, что любая заминка может стоить сломанной конечности, прежде чем повернуться и последовать за ним. Первое расстояние от крыши до крыши небольшое, но Елай всё равно притормаживает, чтобы проверить, как я с ним справляюсь и, видя, что довольно неплохо, наконец более-менее расслабляется. По крайней мере, он хотя бы может понадеется, что ему не придётся соскребать меня с асфальта.