оттого и отклик на них со стороны советских людей доброй воли был самым большим. В описываемый мною период в советской элите возникла настоящая мода на Польшу, а Гомулка пользовался искренним уважением. В политических кругах мы стали примером рационализации собственных внутренних и внешних отношений. Именно в те годы мы играли роль связующего звена с Западом, будучи посредниками в проникновении в СССР многих подлинных материальных и духовных ценностей. Ныне говорится о необходимости возобновления той нашей былой роли, но такая перспектива сегодня уже нереальна, поскольку разрушенный в свое время мост заняли новые, более мощные конструкции, непосредственно соединяющие Россию с Западом.

Степень суверенитета нашего государства в отношениях с СССР во времена Гомулки достигла, без сомнения, наивысшего уровня за весь период существования ПНР. В те годы Польша проводила самостоятельную политику, правда, чаще всего сходную с политикой Советского Союза (в том числе из-за нашего геополитического положения), однако обычно только в таких пределах, в каких это не противоречило нашим национальным интересам или являлось следствием политической игры с другими партнерами. Подтверждением самостоятельности является хотя бы факт постоянного проявления в тот период различных противоречий и даже конфликтов в двусторонних отношениях, которые возможны только при исключительно самостоятельной политике и которые, в свою очередь, сглаживаются, едва такая политика переходит в зависимое состояние. Однако степень суверенитета нельзя мерить исключительно политикой, реализованной на самом высоком уровне государственной власти. Ведь из-за достаточно поверхностного преодоления сталинского наследия в ментальности и методах работы партийного и государственного аппарата, а также неполной ликвидации институциональных структур подчинения склонность выслужиться перед «большим братом» никуда не делась и при определенных условиях претворялась на практике. Характеризуя данную слабость в самом общем виде, можно сказать, что она проявлялась избирательно, была тщательно замаскирована и зависела от степени индивидуальной свободы конкретных личностей, а также от их усилий по реализации личных или групповых целей в ущерб заботе об истинных интересах Польской Республики.

В этом плане обстановка в Советском Союзе была иной. В советской элите, в том числе в ее политической и военной структурах, довольно широко были представлены политики, оценивавшие должным образом значение настоящего партнерства в отношениях между нашими странами. Более того, достаточно часто проявлялось прямое благорасположение к Польше. Чаще всего оно было связано с польскими этническими корнями проявлявших его лиц (а таких в этой стране очень много), проистекало из действительно интернационалистской позиции или было следствием позитивного опыта контактов с поляками. Впрочем, и сам Брежнев, пока он находился в нормальной психофизической форме, часто, по крайней мере в контактах с нами, демонстрировал такую позицию. Это способствовало снятию напряженности и устранению различных противоречий, а также решению разных, порою спорных вопросов к нашей выгоде. Однако я никогда не встречал таких проявлений пропольской расположенности, которая выходила бы за границы определенных советским партийным руководством интересов. На всех уровнях власти, не исключая самый высокий, хорошо понимали, что любое нарушение здесь может отразиться на личной политической карьере.

В рассматриваемый период в Советском Союзе отношениями с Польшей занимались значительные группы людей, в целом добросовестно исполнявших свои обязанности. Однако бок о бок с настроенными позитивно специалистами или бесстрастными бюрократами работали также функционеры, выстраивавшие свою карьеру. С этой целью они демонстрировали особую бдительность, отслеживали проявления мнимого антисоветизма, создавали атмосферу подозрительности и недоверия по отношению к носителям якобы националистических и антисоветских взглядов. В ежедневной практике они старались не показывать своих склонностей к подобным действиям, зато в кругу так называемых настоящих друзей, пользуясь моментом, своими оценками натравливали собеседника против выбранного ими человека. К таким индивидам принадлежал уже не раз упомянутый мною Петр Костиков, связанный почти всей своей профессиональной жизнью с Польшей, где, наверно, длительное время чувствовал себя даже лучше, чем дома. В советских партийных структурах его функции аппаратчика были исключительно исполнительными. В Польше же он пытался играть роль соправителя, используя для этого необыкновенно широкую сеть личных контактов. Сначала как руководитель бюро Агентства печати «Новости» (прикрытие для работы советской политической разведки в мире) и редактор журнала «Kraj Rad» он создавал ее на низших уровнях власти (секретариаты секретарей ЦК ПОРП) и в формирующих общественное мнение кругах. Позднее, после перехода на работу в Отдел ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран, он стремился включить в эту сеть представителей власти намного более высокого уровня. Когда после чехословацких событий он стал заведующим образованного тогда в этом отделе из нескольких сотрудников польского сектора, то смог создать вокруг себя в Польше такую атмосферу важности, что редко кто из так называемой номенклатуры отказывался от его благосклонности. В собственной же стране он решил подчеркнуть свою значимость усилением контроля за деятельностью сотрудничавших с Польшей советских организаций и повышением бдительности в отношении нашего дипломатического представительства в Москве, упрекая его руководство в националистических наклонностях, и, наконец, активным участием в антигомулковской фронде в Польше и СССР. В своих интригах Костиков, как и другие такого типа личности, использовал подобных себе или просто наивных людей, в которых никогда не было недостатка по обе стороны разделяющей нас границы. Сегодня они стараются замести следы старых поступков, фальсифицируя в воспоминаниях свои настоящие действия или приписывая все нехорошее, что было в наших отношениях, противоположной стороне. Оценивая историю польско-советских отношений, необходимо помнить об этом, особенно для того, чтобы не относиться к имеющимся заявлениям как к единственному источнику знаний об их действительном характере.

Подводя итог своим размышлениям о польско-советских отношениях периода пребывания у власти Владислава Гомулки, мне бы хотелось коснуться вопроса о том, как менялась оценка его личности. В начале 1960-х гг., особенно после отстранения от власти Хрущёва, новое советское руководство демонстрировало уважение, восхищаясь личным мужеством, знаниями и политической мудростью Гомулки. По-видимому, вначале подобное отношение было искренним. Со временем, когда руководители стали в первую очередь восторгаться собой, самостоятельность Гомулки и его своеобразную неприступность начали интерпретировать как проявление дерзости более слабого в плане экономики и военного потенциала партнера, а еще позднее – как отголоски свойственного ему национализма. Их все сильнее раздражала личная независимость «Веслава», отсутствие с его стороны какой-либо лести, утолявшей их великодержавное тщеславие, что выделяло его на фоне лидеров других социалистических стран.

Несмотря на очевидный рост негативного отношения к Гомулке, трудно однозначно оценить роль руководства СССР в инициировании антигомулковской оппозиции и в декабрьских событиях 1970 г. Сегодня известно, что незадолго до его свержения в Польше появились советские эмиссары, искавшие в верхах партийно-государственного аппарата недовольных политикой Гомулки. Странно, что на это не обратила внимание польская контрразведка, хотя подобные