заключении соглашения с ФРГ соответствует совместно выработанным установкам на признание Германией границы на Одре и Нысе Лужицкой, оно укрепляет тенденции на всеобщее признание status quo в Европе и, следовательно, должно найти безусловную поддержку со стороны всех социалистических стран.

Отрицательное отношение советского руководства к польской инициативе было небезопасно для Польши, поскольку могло содействовать невыгодной для нашей страны конфигурации нового соглашения СССР с ФРГ и одновременно лишить Варшаву поддержки со стороны других государств-участников Варшавского договора и обострить позицию ФРГ по содержанию данного договора. Более того, оно даже могло способствовать саботажу работы над соглашением со стороны собственного партийного и государственного аппарата, «обработкой» которого занимался упомянутый выше Костиков – самозваный претендент на роль генерал-губернатора. Костиков, не ясно кем движимый, бегал тогда по кабинетам разных влиятельных польских бюрократов, убеждая их саботировать усилия Гомулки.

Для того чтобы предотвратить негативный ход развития событий, нужно было решиться на большую политико-дипломатическую работу, как непосредственно с советскими лидерами, так и среди влиятельных советских аппаратчиков, чтобы завоевать последних на нашу сторону. Первую задачу взяли на себя Гомулка и его самое близкое окружение. Вторая выпала на относительно узкую группу лиц. Это не было случайностью: «Веслав», учитывая критическое отношение некоторых внутренних сил, не принимавших его самостоятельно начатых действий или ставивших под сомнение возможность их реализации, а также слабую служебную дисциплину аппарата, решительно ограничил круг лиц, получавших подробную информацию о подготовке соглашения с ФРГ и тем более имевших доступ к материалам о ходе консультаций и непосредственных переговоров. По моим сведениям, осторожность Гомулки не полностью помешала различным охотникам до государственных тайн или простым сплетникам, а некоторым даже принесла прямую выгоду. Пример – будущая карьера Вацлава Пионтковского, тогда руководителя польского торгового представительства в ФРГ[711], которого в то время намеревались заменить специалистом по политическим вопросам. По решению Гомулки от этой замены отказались, чтобы не расширять круг лиц, участвовавших в продолжавшейся политической игре.

Переговоры с представителями СССР не были легкими. От польской стороны требовались как решительность в защите главного национального интереса, так и способность, учитывая советские устремления, найти нужным образом сформулированный компромисс. Я участвовал почти во всех встречах, которые проходили тогда в Москве и были посвящены нормализации отношений с ФРГ: в беседах Гомулки с Брежневым выступал в качестве личного переводчика, в консультациях между представителями министерств иностранных дел – как полномочный советник-посланник посольства.

Самым главным было то, что Гомулке удалось убедить в приемлемости наших аргументов Брежнева, который воспринял, прежде всего, тезис, что реализация нашей концепции нормализации отношений с ФРГ будет способствовать закреплению территориального status quo в Европе, не ставя при этом под сомнение принципы единства внешней политики стран-членов ОВД и собственные интересы каждой из них. В свою очередь, Гомулка был удовлетворен обещанием Брежнева, что советский договор с ФРГ не станет простой декларацией о неприменении силы, а в нем будет содержаться формулировка, касающаяся признания нерушимости существующих границ.

С большими трениями проходили обстоятельные консультации между представителями министерств иностранных дел. С польской стороны их проводили заместители министра – сначала Адам Кручковский, а позднее Зигфрид Вольняк. Последний не смог установить с советскими партнерами хороший контакт, поэтому его сменил заместитель министра Юзеф Виневич, главное лицо на переговорах с ФРГ по нашему договору. Стоит подчеркнуть, что Виневич обладал высочайшим дипломатическим искусством ведения беседы. Это признал даже не склонный к лести Андрей Громыко, который после последней встречи не только проводил Виневича в аэропорт (беспрецедентный случай в практике советского министра), но и метафорически заметил на прощанье: «Если бы мы оба были машинистами этого поезда, очевидно, достигли бы цели значительно раньше». К сожалению, после событий декабря 1970 г. от услуг этого превосходного дипломата отказались и не позволили ему закончить свою карьеру на должности председателя Генеральной ассамблеи ООН, на которую он, будучи выдвинутым Гомулкой, должен был избираться.

В завершающей фазе польско-советских консультаций, когда позиции сторон заметно сблизились, основное внимание было направлено на доработку концепции переговоров с ФРГ, обмен впечатлениями от хода диалога, а также на детальное обсуждение конкретных формулировок, которые следовало включить в тексты советского и польского договоров. Это сближало политиков и дипломатов двух стран, совместная работа учила представителей СССР уважать политическую зрелость и осмотрительность поляков, а также их дипломатическую хватку («Давно мы таких не встречали», – сказал мне один из корифеев советской дипломатии), и, что самое важное, – такое взаимодействие вело к лучшему пониманию польских национальных интересов и усиливало позиции нашего государства в глазах влиятельной советской элиты. Особенно это чувствовалось в контактах с руководителями советского Министерства иностранных дел и заведующими его отделов, которые, как никогда ранее, стремились решить ставившиеся тогда нами вопросы.

Здесь необходимо напомнить об обязательной отсылке в тексте готовившегося документа к достигнутым в Потсдаме соглашениям, чему Гомулка придавал особое значение. Он хотел подчеркнуть, что лидеры трех великих держав, упорядочивая мир после вызванного немцами хаоса Второй мировой войны, признали новую польско-немецкую границу по линии Одра – Ныса Лужицкая в качестве одного из главных элементов нового международного порядка. Поэтому все уговоры отступить и не ссылаться на потсдамские постановления он воспринимал не только как стремление дезавуировать нашу позицию относительно существовавших норм межгосударственных отношений, но и как попытку размыть их фундамент. В то время наблюдалось значительное потепление в личных отношениях между лидерами двух стран – Гомулкой и Брежневым. Об этом свидетельствовало намерение советской стороны присвоить Гомулке советское почетное звание. Брежнев, который кроме современных автомобилей и охоты питал слабость к разным званиям и наградам, мерил других по себе. Стремясь добиться расположения лидеров других государств, он награждал их высшими советскими наградами, надеясь на такое же отношение с их стороны. Самых важных лиц награждал Золотой Звездой и званием Героя Советского Союза. Так как в 1970 г. Гомулке исполнялось 65 лет, Брежнев выступил с инициативой присвоения ему этого звания. Как полагалось в подобных случаях, провели зондаж, примет ли Гомулка такую награду. Когда Клишко проинформировал об этом польского лидера, тот с возмущением отверг данное предложение. Я был тому свидетелем. Принимая во внимание новые попытки вернуться к этому вопросу, Гомулка согласился на воспринимавшийся им иначе орден Ленина[712]. Эту награду и вручили ему во время празднования 100-летия со дня рождения Ленина 22 апреля 1970 г. на торжественном собрании в Кремлевском дворце с участием всего Политбюро ЦК КПСС и Президиума Верховного Совета СССР. Гомулка ответного шага не сделал, поскольку не придавал подобным жестам большого значения. Только из рук Эдварда Герека Брежнев получил высшую польскую военную награду – Большой крест Ордена