действия официально были запрещены в отношениях между «братскими социалистическими странами». Трудно также сказать, была ли эта активность инициирована высшими властями СССР, или это являлось проявлением самостоятельной инициативы мощных разведывательных служб этой страны, отгадавших желания своего политического руководства.

Однако не подлежит сомнению: советские руководители не были в восторге от перспективы укрепления престижа Гомулки, связанного с подписанием Польшей договора с ФРГ, символизирующего большой скачок в области упрочения суверенитета нашего государства. Поэтому они молниеносно отреагировали на шанс его замены, который появился в связи с беспорядками в Гданьске: в известном письме ЦК КПСС Политбюро ЦК ПОРП указали на необходимость «политического решения»[720]. Однако свергли Гомулку не они. Сделали это давно готовившие заговор влиятельные члены центральной власти ПНР при поддержке руководящих деятелей на уровне воеводства в Гданьске. После устранения Гомулки воеводские первые лица почти что группой и с невиданной оперативностью получили кадровые повышения, как в партийно-государственных, так и в силовых структурах. Странно, что описывающие те события историки редко вспоминают их имена и обходят вниманием вопрос, за какие такие заслуги они были в 1971 г. обласканы властью.

У меня нет сомнения, что советское высшее руководство было довольно отстранением Гомулки. С большим воодушевлением был встречен и переход власти в Польше к хорошо им известным функционерам – Гереку и Ярошевичу, которым Москва оказывала поддержку. Однако позднее, когда перемены в нашей стране не всегда в полной мере отвечали советским ожиданиям, мне доводилось слышать исходившие от представителей разных уровней власти в СССР мнения, которые были своеобразной апологией принципиальности, открытости и честности Гомулки, фактическим указанием на отсутствие этих качеств у многих наших новых руководителей. Без сомнения, это был симптом, что польско-советские отношения вступали в очередную фазу политических осложнений.

* * *

Последний раз я разговаривал с Владиславом Гомулкой летом 1974 г., когда с друзьями мы встретили его в лесу под Констанцином. Он прогуливался со своей замечательной немецкой овчаркой в сопровождении бывшего офицера Бюро охраны правительства Влодка. Гомулка спросил о моей работе в МИД, а когда я сказал, что руковожу Департаментом анализа и планирования, то заинтересовался ходом подготовки Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Ведь это была реализация его концепции, столь необходимой для мирного развития международных отношений. Мне удалось задать ему только один вопрос: кого он подозревает в авторстве нашумевшего тогда апокрифа бесед с ним, который был в то время опубликован в Израиле[721]. Он кратко ответил, что это кто-то из прежнего его окружения, имеющий хорошие контакты в Израиле. Спустя несколько лет одному из моих друзей Гомулка назвал конкретную фамилию. Однако принимать решение о возможности опубликовать мнение «Веслава» по данному вопросу – это уже не моя прерогатива.

Перевод С. М. Слоистова (Институт славяноведения РАН)

Примечания редколлегии

Опубл. в: Rychlowski B. W zmaganiach lat szescdziesiatych // Wladyslaw Gomulka i jego epoka / Praca zbiorowa pod red. E. Salwa-Syzdek i T. Kaczmarka. Warszawa, 2005. S. 129–180.

Живков Живко

Дрезден. Март 1968 г.

1968 год стал во многих отношениях примечательным и судьбоносным. Произошло немало событий, потрясших мир. Набирала темпы так называемая великая культурная революция в Китае, проявляя свое все более абсурдное и разрушительное лицо. Во Франции бунтовали молодежь и студенчество. В Средней Европе началась «чехословацкая весна». Попытки экономических реформ в социалистических странах натолкнулись на сопротивление регрессивных сил, начали давать сбои и были ликвидированы. Еще бушевала война во Вьетнаме – современный вариант схватки библейского героя пастуха Давида с великаном Голиафом, в которой чаша весов все более отчетливо склонялась на сторону Давида.

В том же году в Праге был продлен болгаро-чехословацкий договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, подписанный Александром Дубчеком и Тодором Живковым – людьми с различными взглядами, но ведомыми общими интересами.

С Дубчеком – одним из инициаторов и героев «чехословацкой весны» – я познакомился еще в 1966 г. Тогда в Болгарии проходил IX съезд компартии, и Дубчек был руководителем чехословацкой партийной делегации. Для меня он был новым человеком в Политбюро ЦК КПЧ. От болгар, учившихся с ним в Академии общественных наук в Москве, я знал, что он спокойный, приветливый человек, но отличавшийся упорным характером. Мне было поручено встретиться с ним и дать обед чехословацкой делегации. Со мной была Вера Начева, работавшая тогда в Отделе внешних связей ЦК.

В беседе, как принято, был сделан краткий обзор болгаро-чехословацких отношений, затронуты были и некоторые актуальные вопросы, в том числе положение во Вьетнаме и пр. Встреча прошла спокойно, при полном взаимопонимании. Я и не подозревал, что спустя два года этот человек взбунтует весь социалистический мир.

«Чехословацкая весна» ассоциировалась у нас с вольнодумством телевидения и радио. Но после пленума ЦК КПЧ, на котором с поста руководителя партии был снят генеральный секретарь Новотный, как будто прорвало плотину. Волна острой критики и разоблачения недугов режима усиливалась в Чехословакии с каждым днем. Проявились личные пристрастия, различные точки зрения. Начавшаяся смена кадров напоминала вихрь.

В нашей стране извержение чехословацкого вулкана оценивали по-разному. Одни считали, что причина крылась в отсрочке решения назревших проблем и устранения деформаций социализма, на которые указал XX съезд КПСС. Другие с вниманием следили за действиями новаторов, таких как Ота Шик и его единомышленники, предлагавших серьезно реформировать экономику. Цитировали выводы из аналитического доклада большой группы экономистов и интеллектуалов, вскрывавшего недуги общества. Третьи наивно возлагали вину за происходившее на отмену цензуры и свободное издание и распространение произведений Кафки и т. д. Но, в сущности, события в стране имели более глубокие корни. В 1968 г. предлагавшиеся преобразования только-только начинали пробивать себе дорогу. Потребовались годы, чтобы понять их глубокий смысл.

Постепенно в социалистических странах оформлялось осознание опасности событий в Чехословакии для дела социализма. Поднималась волна противостояния. В такой обстановке 23 марта 1968 г. в Дрездене было созвано совещание на высшем уровне стран-участниц Варшавского договора, исключая Румынию с ее особой позицией. Мне довелось участвовать в этой встрече.

За два дня до ее открытия в моем кабинете в Совете министров появился управляющий советским посольством Позолотин[722]. Тодор Живков только что отправился с официальным визитом в Турцию. Позолотин поинтересовался:

– Кто замещает Тодора Живкова?

Я ответил, что в правительстве его замещаю я как первый заместитель председателя Совета министров.

– А кто замещает его в руководстве партии?

Я объяснил, что Живкова замещает Станко Тодоров, но он сейчас находится в Хисаре[723].

Тогда Позолотин сообщил мне, что наша партийно-правительственная делегация должна срочно, без предварительного оповещения, выехать в Дрезден, где состоится важное