Тут я вспомнил кое-что очень важное, и тревога забурлила во мне. Как я мог забыть о нем?

– Шут! Он еще жив?

Неттл и Дьютифул переглянулись. Они скрывали страх.

– Что случилось? Он умер, да?

Мне страшно было даже подумать об этом. Ужас и горе вскипели во мне. Я как мог старался сдерживать их, не выпускать из себя.

Дьютифул побледнел:

– Нет, Фитц. Он не умер. Пожалуйста, не переживай так! Твое горе невыносимо. Нет, он не умер. Но он… стал другим.

– Он слаб? Умирает?

Я подумал о том, как втайне лечил его Силой. Что, если мои попытки исцеления пошли прахом?

Дьютифул заговорил поспешно, словно рассчитывал выстроить заслон из объяснений и защититься им от потока моих чувств:

– За ним ухаживал Эш. Лорд Чейд велел мальчику делать все, что понадобится лорду Голдену и пойдет ему на пользу. По крайней мере, так Эш понял приказ. Ты уже знаешь, что в стремлении последовать за тобой лорд Голден каким-то образом покинул свою комнату и сумел добраться аж до конюшен. Как ему это удалось, я не могу даже представить. Когда его нашли на следующее утро, он был еле жив от холода и ран.

– Я знаю это, – подтвердил я.

Дьютифул явно перевел дух, услышав мой бойкий ответ.

– Ты постепенно возвращаешься к нам, верно? Твоя речь делается все яснее. Все ближе к происходящему. Благодарение Эде, тебе становится лучше. Я уже боялся, что никто из вас никогда не вернется к нам в полной мере.

– Да. Лучше.

Это была неправда. Мне не становилось лучше. Мне становилось хуже. Я терял остроту ума и восприятия. Мир, что еще недавно танцевал и цвел вокруг во всей своей полноте и сложности, теперь подергивался дымкой, тускнел, упрощался. Стул снова стал просто стулом, все отзвуки дерева и леса, содержавшиеся в нем, затихли и сделались незначительными. На стуле сидела Неттл, и она снова была просто Неттл, а не слиянием могучих рек – меня и Молли, и не тихой заводью, где ворочался и рос ее ребенок. Мне не становилось лучше. Я упрощался, замедлялся, глупел. Снова делался человеком. А вот кем я был несколько предыдущих часов, я сказать не мог. Не знал подходящего слова.

Я поднял глаза на Дьютифула. Он выжидательно смотрел на меня.

– Шут, – напомнил я.

– Он был еле жив. Когда его нашли, то приняли за нищего или безумного бродягу. Его доставили в лазарет и положили в чистую постель, чтобы он мог спокойно умереть. Но потом одна юная ученица узнала в нем человека, которого ты принес в замок. Ей пришлось изрядно пошуметь, чтобы заставить наставницу прислушаться, но в конце концов они отправили ко мне гонца.

К тому времени Эш уже поднял тревогу из-за исчезновения лорда Голдена. Мы послали слуг обыскивать покои для гостей, но никто не ожидал, что он сумеет добраться до самых конюшен. Моя мать и ее целительница оказались в лазарете прежде, чем я. Она велела перенести его в свои личные покои. Там целительница попыталась помочь лорду Голдену, но едва она прикоснулась к нему, он очнулся с воплем и откуда-то нашел силы, чтобы, э-э-э, резко воспротивиться лечению. Моя мать прислушалась к его пожеланию и отпустила целительницу. Прежде чем снова потерять сознание, он попросил отнести его назад в старое логово Чейда. Мы так и сделали. А моя мать осталась бдеть у его смертного одра. Она покинула свой пост, только когда узнала, что на вас с Чейдом напали, а потом вы исчезли. Сейчас она снова там.

– Я хочу пойти к нему.

Я услышал достаточно и лишь надеялся, что смог произнести слова ровно, не выдав своего отчаяния. Мой друг умирает, а вместе с ним я потеряю и последнюю ниточку, ведущую к Би. Только Шут во всем мире мог сказать, зачем Слуги Белых Пророков явились в Ивовый Лес и похитили мою дочь и что они собираются с ней делать.

– Не теперь, – твердо сказала Неттл. – Прежде чем повидаться с ним, ты должен узнать, что произошло.

Я не думал, что могу испугаться сильнее, чем уже испугался, но напрасно.

– Но что же?

«Неужели предательство?» – пронеслось у меня в голове.

– Разумеется, я пришел повидать его, – продолжил Дьютифул свой рассказ. – Однако, если у него еще и оставались какие-то силы, он потратил их на борьбу с целительницей. Он был глух и нем. Я потянулся к нему Силой, но не нашел его. А для моего Дара он оставался невидимым. Моя мать была рядом и ухаживала за ним. И парнишка Чейда, Эш, тоже. И… ворона.

В последнем слове прозвучал легчайший намек на вопрос, но я сделал вид, будто не понял. Возможно, позже у меня будет время рассказать, откуда взялась птица. Сейчас это не важно.

– Мальчик ужасно расстроился. Я подумал, его мучает совесть, и сказал, что никто его не винит и что я лично передам лорду Чейду, как он, Эш, хорошо выполнял свои обязанности. Но оказалось, я ошибся. Мальчик переживал не из-за того, что его станут попрекать случившимся. Он искренне горевал о судьбе лорда Голдена. Моя мать заверила его, что мы сделали все возможное и Шут сам решил перестать бороться за жизнь. А мальчик твердил, что лорд Голден – герой и не должен умирать таким позорным образом. Он заплакал. Мы сказали, что он совершенно прав, однако вряд ли ему от этого сделалось легче.

Я был уверен, – продолжал Дьютифул, – что они будут хорошо присматривать за Шутом и, если что-то случится, позовут меня. Мать полагала, что нам остается только по возможности облегчать его страдания, что она и делала, прикладывая ему холодные компрессы, чтобы снять жар. Я ничем не мог помочь. И ушел.

У Шута жар. Для того, у кого всю жизнь кожа была холодной на ощупь, это большая беда. Дьютифул говорил извиняющимся тоном, и я не мог понять, за что он просит прощения. Ненадолго умолкнув, он переглянулся с Неттл.

– Что? – резко спросил я.

Риддл поднял голову и заговорил:

– Если вкратце, леди Кетриккен отлучилась, чтобы встретить вас у Камней-Свидетелей. И пока никого из нас рядом не было, Эш самовольно дал что-то лорду Голдену. По-видимому, какой-то эликсир, или снадобье, или редкую микстуру. Он не признаётся, что это было, твердит только, что лорд Чейд велел помогать больному всеми доступными средствами, и он, Эш, это и сделал. И это снадобье… изменило Шута.

Теперь они все напряженно смотрели на меня, словно ожидали, что я пойму нечто, недоступное их пониманию.

– Так оно исцелило его? Или убило? – Меня тошнило от бесполезных слов, этих жалких огрызков смысла. – Я иду к нему.

Дьютифул открыл было рот, но Риддл не побоялся возразить своему королю, качая головой:

– Пусть идет. Словами этого не объяснишь. Чего человек не понимает, он и описать не может. Пусть сам увидит.

Я встал, пьяно качнулся в сторону, но успел восстановить равновесие прежде, чем Дьютифул схватил меня за руку. Когда гордость – последнее, что у тебя осталось, ею особенно дорожишь. У всех на глазах я подошел к шторам и, потянув за шнурок, открыл потайную дверь. Меня уже тошнило от тайн. Пора вытащить их все на дневной свет. Но откуда взять дневной свет, ведь сейчас ночь? Или лучше сказать, вытащить все тайны в ночь? Я тряхнул головой. Я ведь был чем-то занят… Да, я шел проведать Шута. Усилием воли я заставил себя сосредоточиться.