– А почему ты решил ехать на их машине? На своей же привычнее.

– У этой двигатель мощнее, да и тяжелее она. А если честно, свою просто жалко, – тихо рассмеялся парень.

– Гриша, ты правда хочешь на мне жениться? – собрав в кулачок остатки воли, негромко спросила Наталья.

– Правда, – коротко кивнул парень.

– А как же Машенька?

– А что Машенька? Растёт себе и растёт. Вы-учим, придёт время, замуж отдадим. Уж она-то – точно ни в чём не виновата. Папаша её в бегах, и если объявится, сразу говорю, щадить не стану. Ты, главное, мне моих детей роди. Чтобы род не прервался. А Машеньку я в обиду никому не дам. Как свою растить буду.

– Обещаешь?

– Слово даю.

Спустя три часа они вкатились в ворота казарм жандармской службы, и Гриша, заглушив двигатель, скомандовал подбежавшему дежурному:

– Сообщи, голубчик, капитану Залесскому, что всё уже в порядке и его тут подарочек дожидается.

– Вот он, сам идёт, – ответил дежурный, кивая в сторону подходящего капитана.

– Опять всё сам сделал? – укоризненно покачал головой Залесский, едва разглядев сидевшую в машине Наталью. – Вы целы, сударыня? Врача позвать?

– Благодарю, всё уже в порядке, – улыбнулась она в ответ.

– Прикажите своим людям автомобиль разгрузить, – с улыбкой попросил Гриша, распахивая заднюю дверцу машины.

Заглянув в салон, капитан весело хмыкнул и, развернувшись к дежурному, приказал:

– Дежурную команду сюда. Этих в холодную, по отдельным камерам. Воды-еды не давать, и кандалы не забудьте.

– Сурово, – одобрительно усмехнулся парень.

– А с похитителями у нас другого разговора не бывает. К тому же их официально никто не арестовывал. Их здесь вообще нет. Так что и жаловаться некому. Кто такие, уже выяснил?

– Не до того было. Наталья вон слышала, что они промеж себя на английском говорили.

– Ну, значит, их тем более больше нет, – хищно усмехнулся Залесский.

– Вы не имеете права! Я иностранный подданный! – нашёл в себе силы прохрипеть один из пленников, которого уже достали из салона и, украсив кандалами, выдернули изо рта кляп.

– Ты, тварь, может, и был когда-то каким-то подданным, но с этой минуты тебя больше не существует. Не будут иностранные твари наших людей красть, – прорычал капитан и коротко, без замаха, всадил ему кулак в челюсть.

Удар был настолько силён, что иностранца просто отшвырнуло назад и, не удерживай его двое дюжих рядовых, лететь бы ему до ворот казармы. Подхватив сомлевшего арестанта, жандармы уволокли его в местное узилище. Оставшиеся двое даже не пытались сопротивляться или как-то возражать. Убедившись, что дело сделано, Гриша отвязал свой автомобиль и, пересадив в него девушку, устало сказал, повернувшись к капитану:

– По Московскому тракту, съезд в тридцати верстах от города к охотничьему домику. Там остальные лежат. Отправьте людей порядок навести.

– Сделаем, – кивнул Залесский. – Когда сможешь отчёт привезти?

– Послезавтра. Устал, – коротко ответил Гриша и, сев за руль, вывел машину со двора.

Дома, передав девушку на руки горничной, он велел набрать ванну горячей воды и, приведя себя в порядок, рухнул в постель. Проснулся Гриша только под вечер следующего дня. Отдохнувшим и голодным, словно волк. Легко сбежав в столовую, он отправил Васятку на кухню, а сам, пройдясь по комнате, широко, от души потянулся. Настроение у парня было шалое. Хотелось отчебучить что-нибудь такое, чтобы все вокруг рты пораскрывали.

– Выспался? – послышалось от двери, и в столовую с улыбкой вошла Наталья.

– Ага. А ты как? Успокоилась? – повернулся к ней Гриша.

– Выспалась. Даже не помню, как до постели добралась, – смутилась девушка. – Скажи, то, что ты вчера сказал, это…

– Это правда, – с улыбкой кивнул парень. – Я ведь слово дал, помнишь?

– Помню, – улыбнулась она в ответ.

Слуги быстро накрыли на стол, и молодые люди принялись за еду, то и дело поглядывая друг на друга смеющимися глазами. Им было хорошо вместе, а то, что происходило за стенами дома, могло и подо-ждать.

* * *

– Мать, корми сына! – громогласно потребовал Григорий, передавая малыша жене.

– И как только ты всегда понимаешь, чего он хочет? – принимая сына и передавая его кормилице, удивилась Наталья.

– Своя кровь не водица, – улыбнулся Григорий и, обняв, крепко поцеловал ее.

– Да уж. Тут и бумаги не нужны, хватит просто в глаза глянуть, – негромко буркнула кормилица, прикладывая малыша к груди.

Полюбовавшись деловито сопящим сыном, Григорий улыбнулся и, обняв жену, вывел её из детской.

– Гриша, – вдруг остановила его Наталья. – Я тут тебе сказать хотела.

– Случилось чего? – моментально насторожился Гриша.

– Нет-нет. Просто, понимаешь, я с детьми в саду гуляла и увидела её.

– Кого её? – не понял Гриша.

– Женщину. С ребёнком. А потом Иван Сергеевич сказывал, что она у слуг про какого-то майора спрашивала. И про старика того. Варраву.

– Так ведь помер Варрава. Полгода уж. Кто его спрашивать-то может? – недоумённо проворчал Григорий, привычно почёсывая в затылке. – А как она хоть выглядела?

– Я не разглядела, – досадливо прикусив нижнюю губу, вздохнула Наталья. – Далеко было.

– Ладно, бог с ней. Была и была. Дядька Елизар уже знает?

– Да, Иван Сергеевич его сразу предупредил.

– Ну и всё. Нечего саму себя пугать, – отмахнулся Гриша. – Как вечером поступим?

– А что такое?

– Нас Николай Степанович на именины дочери приглашал. Я уже и подарок приготовил.

– Опять ожерелье алмазное? – поддела его жена.

– Пока только браслет. Да и то сказать, девочке пятнадцать исполняется. Пора уже привыкать украшения носить.

– Во сколько едем? – спросила Наталья, прижимаясь к мужу.

– Нас к семи ждут, – ответил Гриша, обнимая её.

– Тогда я прикажу ванну наполнить.

– Уже приказал. Ступай платье подбирать. Не стоит опаздывать.

– Не опоздаем. К шести буду готова, – пообещала Наталья и, гибко вывернувшись из его рук, легко побежала к себе.

– И не скажешь, что двоих уже родила, – буркнул Гриша себе под нос, глядя ей вслед. – Девчонка. Как есть девчонка.

К шести вечера супруги, уже полностью готовые, вышли на парадное крыльцо, куда водитель должен был подогнать автомобиль. Не спеша спустившись по ступеням, они, прогуливаясь, дошли до ворот и уже собирались садиться в подъехавшую машину, когда от ворот вдруг раздалось тихое: